Вышеупомянутая преподобная Феодора, посетив райские обители, низведена была в преисподняя земли и видела страшные, нестерпимые муки, уготованные грешникам в аду (См. выше).

      Воскресший воин Таксиот поведал, что он был по­хищен диаволом с блудного мытарства, они свели его из воздушного пространства вниз, на землю. Земля рас­ступилась, и он был спущен по узким и смрадным схо­дам до преисподних темниц адовых, где души грешных затворены в вечной тьме и вечной муке [72] .

      Самый образ исшествия души из тела и обстоя­тельства, его сопровождающие, изложены святыми отцами для назидания и спасения нашего. Преподоб­ный Феодор Студит в 3-м оглашении говорит: «Братия! Останемся ли мы навсегда здесь? Нет! Нет! О горе, братия! Какое страшное таинство смерти! Как мы дол­жны быть всегда внимательны, исполнены покаяния, рассудительны, помышляя, что ныне же предстоит нам смерть, помышляя, как будет совершаться разлучение души от тела, как придут Ангелы — не говорю о том, как предстанут бесы. И бесы приходят к увлекающим­ся страстями. Помышляйте, каковы будут труд и бо­лезнь, при страшном видении их и при слышании по­веления: «Душа, выходи!» Тогда людям, разлучающим­ся от тела, служат великой помощью, утешением, ра­достью добрые дела и чистота совести. Тогда послуша­ние имеет великое дерзновение; тогда смиренномуд­рие приносит великое утешение, слезы вспомоществу­ют, добрые дела прогоняют бесов, терпение вспомоще­ствует, и противники возвращаются без всякого успе­ха, — души в великой радости пойдут вместе с Ангела­ми к Спасителю. Но душу, стяжавшую навык в страстях и побежденную грехом, обымет великий страх: тогда побеждают бесы и низводят эту окаянную душу с собой в преисподний ад, во тьму и тартар, для мучения». Однажды два Ангела явились преподобному Макарию Александрийскому, современнику и сподвижнику Ма­кария Великого, обиловавшему дарами Духа, и беседо­вали с ним. В этой беседе один из Ангелов сказал: «Ус­лышь, Макарий, каким образом души, как верных, так и неверных, выходят из тел и уводятся, и ведай, что, по примеру совершающегося в этом мире, должно умо­заключать о небесном.

Тогда, наконец, она усматривает, как бесполезно для нее, ничтожно, не доставляет никакой помощи множество богатства, знакомых и друзей; она слышит и понимает слезы и рыдания окружающих ее человеков, но не может про­изнести ни одного слова, ни подать голоса, потому что никогда не случалось ей испытать такого требования об исшествии. Ее устрашает и неимоверное простран­ство пути, и перемена образа жизни; также она ужаса­ется вида тех, у которых находится уже во власти и ко­торые не оказывают ей никакого сочувствия и мило­сердия. К тому же она томится скорбью по причине привязанности к телу, она болезнует и тоскует о разлу­чении и разъединении с ним, как с своим сожителем по природе. Ей не соприсутствует и не вспомоществу­ет никакое утешение, доставляемое совестью, разве только душа сознает за собой добрые дела. Таким об­разом, душа, и прежде изречения Верховного Судии, судится своей совестью» [73] .

      Пространно говорит об обстоятельствах, сопро­вождающих смерть, святой Кирилл, патриарх Алек­сандрийский, в слове на исход души. Из этого слова по­мещаем здесь краткую выписку: «Какой страх и тре­пет ожидает тебя, душа, в день смерти! Ты увидишь страшных, диких, жестоких, немилостивых и бесстыд­ных демонов, подобных мрачным муринам, тебе пред­стоящих. Одно видение их лютее всякой муки. Душа, увидев их, приходит в смущение, волнуется, мятется, ищет спрятаться, прибегает к Божиим Ангелам. Святые Ангелы держат душу, проходя с ними воздух и возвыша­ясь, она встречает мытарства, хранящие путь от земли к небу, удерживающие души и препятствующие им вос­ходить далее. Каждое мытарство испытывает принад­лежащие ему грехи; каждый грех, каждая страсть име­ет своих мытарей и истязателей. Какой страх, трепет и беспокойство должна ощущать душа, видя все это, доколе не произнесется окончательный приговор, ее освобождающий! Болезнен, бедственен, исполнен сте­наний, безутешен час нерешительности. Божествен­ные Силы стоят против лица нечистых духов и пред­ставляют добрые помышления, слова и дела, принад­лежащие душе, а она, в страхе и трепете, посреди пре­пирающихся о ней Ангелов и демонов, ожидает или оправдания своего и освобождения, или осуждения и погибели. Если она проводила жизнь благочестиво и богоугодно и соделалась достойной спасения, то при­емлют ее Ангелы, и она уже спокойно шествует к Богу, имея спутниками Святые Силы. Тогда исполнится ска­занное: отбежали печаль, болезнь и воздыхание. Тог­да, освободившись от лукавых, гнилых и страшных ду­хов, она идет в неизглаголанную радость. Если же ока­жется, что душа прожила в небрежении и блуде, то ус­лышит лютейший глас: «Да возьмется нечестивый, да не узрит славы Господней!» Постигают ее дни гнева, скорби, нужды и стеснения, дни тьмы и мрака!.. Ос­тавляют ее святые Божии Ангелы и похищают мури­ны — демоны.

Там слышится непрестанное «увы! увы!», там зовут — и нет помогающего; там вопи­ют — и никто не избавляет. Нет возможности поведать тамошнего бедствия; нет возможности выразить та­мошней болезни, которой подвергаются низвержен­ные туда и заключенные там души. Изнемогают всякие уста человеческие к объяснению страха и трепета, объемлющего узников адских; нет уст человеческих, могущих выразить томление и плач их, — непрестанно и вечно стонут, но никто их не милует; испускают глу­бокие воздыхания, но никто не слышит; рыдают, но никто не избавляет; взывают и бьются, но никто не милосердствует. Тогда — где похвалы этого мира? Где тщеславие? Где наслаждение? Где пресыщение? Где бла­городие? Где мужество плоти? Где красота женская, об­манчивая и губительная? Где дерзость бесстыдная? Где украшение пышными одеждами? Где сладость греха нечистая и гнусная? Где помазующие и окуривающие себя мирами и благовониями? Где пирующие с тимпа­нами и гуслями? Где пристрастие к деньгам и имуще­ству и происходящее от него немилосердие? Где бесчеловечная гордость, гнушающаяся всеми и научающая уважать только одного себя? Где пустая и суетная чело­веческая слава? Где зрелища и прочие игрища? Где ко­щунствующие, праздно и беспечно живущие? Где мяг­кие одеяния и мягкие постели? Где высокие здания и широкие врата? Где мудрость мудрых, благоязычие риторов и суетная ученость? Увы! Все смятутся, поко­леблются, как изумленные; поглотится вся мудрость их. О, братия! Помыслите, каким подобает быть нам, име­ющим дать отчет в каждом поступке нашем, и великом и малом! Даже за каждое праздное слово мы дадим от­вет Праведному Судии [74] .

      Согласно этому поведал о своей кончине воин Так­сиот. «Когда я умирал, увидел муринов, представших мне. Вид их был очень страшен; душа моя, смотря на них, возмутилась. Потом я увидел двух прекрасных юношей, и выскочила душа моя к ним на руки. Мы на­чали немедленно восходить по воздуху на высоту, как бы летя, и достигли мытарств, стерегущих восход и удерживающих душу каждого человека. Каждое мытар­ство истязало об особенном виде греха: одно о лжи, другое — о зависти, иное — о гордости; каждый грех имеет на воздухе своих испытателей. И видел я, что Ангелы держат в ковчежце все мои добрые дела, — вы­нимая их, сравнивают с моими злыми делами. Так ми­новали мы мытарства. Когда же, приближаясь ко вра­там небесным, пришли на мытарство блудное, — сте­регущие там удержали меня и представили все мои плотские блудные дела, соделанные от детства моего и доселе. Руководившие меня Ангелы сказали: «Все теле­сные грехи, которые ты сделал в городе, простил тебе Бог, потому что ты покаялся в них». На это сказали мне сопротивники мои: «Но, вышедши из города, на селе ты соблудил с женой земледельца твоего». Ангелы, ус­лышав это и не нашедши доброго дела, которым бы можно было возмерить за грех мой, оставили меня и удалились. Тогда лукавые духи схватили меня и, удру­чая побоями, свели на землю. Земля разверзлась; я был спущен по узким и смрадным сходам в преисподнюю темницу ада» (См. прим. выше).

      С особенной подробностью поведала о кончине своей преподобная Феодора, ученица великого угодни­ка Божия Василия Нового. Здесь помещается сокра­щенно ее поведание. Ученику преподобного Василия, Григорию, вопросившему ее в видении об обстоятель­ствах, сопровождавших ее смерть и последовавших ей, Феодора сказала следующее: «Чадо Григорий! О страш­ной вещи вопросил ты меня, о которой и вспомянуть ужасно. Когда настал час моей смерти, я увидела лица, которых никогда не видала, услышала глаголы, кото­рых никогда не слыхала. Что скажу? Лютые и тяжкие бедствия, о которых я не имела понятия, встретили меня по причине дел моих: но молитвами и помощью общего отца нашего Василия я избавилась от них. Как рассказать тебе телесную боль, тягость и тесноту, ко­торым подвергаются умирающие? Как бы кто, обна­женный, упавши на великий огонь, горел, истаивал, обращался в пепел — так разрушается человек смерт­ною болезнью в горький час разлучения души с телом. Когда я приближалась к концу моей жизни и наступи­ло время моего преставления, увидела множество эфи­опов, обступивших одр мой. Лица их были темны, как сажа и смола; глаза их — как каленые угли; видение так люто, как сама геенна огненная. Они начали возму­щаться и шуметь. Одни ревели, как звери и скоты, дру­гие лаяли, как псы, иные выли, как волки. Смотря на меня, они ярились, грозили, устремлялись на меня, скрежеща зубами, и тотчас же хотели пожрать меня; между тем готовили хартии и развивали свитки, на которых были написаны все мои злые дела, как бы ожидая какого судию, долженствующего прийти. Убо­гая моя душа была объята великим страхом и трепетом. Не только томила меня горесть смертная, но и гроз­ный вид и ярость страшных эфиопов были для меня как бы другой лютейшей смертью. Я отвращала глаза мои во все стороны, чтобы не видеть страшных лиц их и не слышать голоса их, но не могла избавиться от них, — они всюду шатались; помогающего мне не было. Когда я окончательно изнемогла, то увидела двух све­тоносных Ангелов Божиих, в образе юношей невыра­зимой красоты, идущих ко мне. Лица их сияли, взор был исполнен любви; волосы их были как снег белые с златовидным отблеском, одежды их сверкали как молния; они были препоясаны златыми поясами по сосцам. Приближась к одру моему, они стали на пра­вой стороне его, тихо беседуя друг с другом. Увидев их, я возрадовалась и с приятностью смотрела на них; черные эфиопы содрогнулись и отступили несколько далее. Один из светоносных юношей, с гневом обра­тясь к темным, сказал: «О бесстыдные, проклятые, мрачные и злобные враги рода человеческого! Зачем всегда предваряете приходом к умирающим и молвою вашей устрашаете и смущаете всякую душу, разлучаю­щуюся с телом? Но не очень радуйтесь, потому что здесь не найдете ничего. Есть Божие милосердие к этой душе, и нет вам в ней ни части, ни жребия». Ког­да Ангел перестал говорить, эфиопы восшатались, под­няли клич и молву, начали показывать злые мои дела, содеянные от юности, и вопили: ничего в ней не име­ем? А эти грехи чьи? Не она ли сделала то-то и то-то? Так вопия, они стояли и ожидали смерти. И вот при­шла смерть, рыкая как лев, видом очень страшная, че­ловеческого подобия, но без тела, составленная из од­них нагих костей человеческих [75] . Она принесла раз­личные орудия к мучению: мечи, стрелы, копья, сер­пы, пилы, секиры, удицы и другие неведомые. Узрев­ши это, смиренная душа моя вострепетала от страха. Святые Ангелы сказали смерти: «Не медли; разреши эту душу от союзов плотских; скоро и тихо разреши ее: она не имеет много тяжести греховной». Смерть при­ступила ко мне, взяла малую секиру и отсекла мне сперва ноги, потом руки; после другими орудиями рас­слабила мне все члены, отделив их по составам один от другого. Я лишилась рук, ног; все мое тело омертве­ло, и я уже не могла двигаться. Потом отсекла мне го­лову — я не могла приводить в движение головы моей, соделавшейся мне чужою. После этого она растворила в чаше какой-то состав, и, приложив к устам моим, на­сильно напоила меня. Так горько было это питие, что душа моя не могла вынести его: содрогнулась и выско­чила из тела, отторгнувшись от него насильно. Светоносные Ангелы тотчас приняли ее на свои руки. Огля­нувшись назад, я увидела лежащее мое тело бездуш­ным, нечувственным и недвижимым. Как бы кто, со­влекшись одежды и кинувши ее, стоял и смотрел на нее: так и я смотрела на тело мое и удивлялась. В то время как святые Ангелы держали меня, демоны, быв­шие в образе эфиопов, обступили нас, вопя: «Множе­ство грехов имеет эта душа: пусть отвечает нам!» — и показывали грехи мои. Святые Ангелы начали искать моих добрых дел и, по благодати Господа, находили их; они собирали все доброе, когда-либо с Божией помо­щью сделанное мной, и готовились положить на весах против злых дел моих. Эфиопы, видя это, скрежетали на меня зубами, потому что хотели немедленно похи­тить меня из рук ангельских и низвести во дно адово. В то время неожиданно явился туда преподобный наш отец Василий и сказал святым Ангелам: «Ангелы Бо­жии! Эта душа много послужила мне при старости моей; я молился о ней Богу, и Бог даровал мне ее». С этими словами он вынул из недр червленый полный мешец — мне казалось, что в этом мешце было чистое золото — и, подав его Ангелам, примолвил: «Когда бу­дете проходить воздушные мытарства и лукавые духи начнут истязывать душу, выкупайте ее этим из долгов ее. Благодатью Божией, я богат, собрал многое сокро­вище потом и трудами моими и дарую этот мешец душе, послужившей мне». Сказав это, он ушел. Лукавые духи пришли в недоумение, потом подняли плачевные вопли и удалились. И опять пришел преподобный Ва­силий, неся с собой многие сосуды чистого елея и дра­гоценного мира. Он отверзал их, один за другим, и возливал на меня: я исполнилась благоухания духовно­го и ощутила, что изменилась и просветилась. Препо­добный сказал святым Ангелам: «Когда совершите этой душе все подобающее, тогда введите ее на житель­ство в обитель, уготованную мне Господом». Сказав это, он сделался невидим. Ангелы взяли меня, и мы направились на восток».

      В самом Евангелии видим указание, что обстоятель­ства, сопровождающие кончину человека, те самые, ка­кими они представлены в вышеприведенных сказаниях святых отцов. Господь засвидетельствовал, что Ангелы отнесли душу нищего Лазаря на лоно Авраамово (Лк.16:22). Ску­пому богачу, мечтавшему, по случаю обильного урожая о долговременной земной жизни, о построе­нии более пространных житниц, о плотских наслажде­ниях, сказал Бог: безумие! В сию нощь истяжут душу твою от тебе, а яже уготовал еси, кому будут? (Лк.12:20) «Истяжут, — го­ворит Господь, по изъяснению этих слов Евангелия бла­женным Феофилактом — потому что немилостивые мы­тари-ангелы страшно и насильно исторгают душу греш­ника. Душа праведника не исторгается из него; он, ра­дуясь и веселясь, предает дух свой Богу и Отцу».

      Хотя смерть праведников и вполне покаявшихся грешников совершенно или, по крайней мере, во многом отличается от смерти грешников отверженных и грешников недостаточно покаявшихся, но страх и том­ление свойственны каждому человеку при его кончине. Это и должно быть так: смерть есть казнь. Хотя казнь и смягчается для праведников, но казнь пребывает каз­нью. Сам Богочеловек, приуготовляясь к приятию вольной смерти для спасения рода человеческого, был в подвиге, скорбел и тужил; капли пота Его падали на зем­лю каплями крови: Прискорбна есть душа Моя до смерти (Мф.26:38), сказал Он апостолам, уснувшим от печали и не чувство­вавшим приближавшейся напасти. Отче Мой, аще воз­можно есть, да мимо идет от Мене чаша сия: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты (Мф.26:39) — так молился Он Отцу. Предсмер­тный страх ощущала Пресвятая Дева Богоматерь пред Своим блаженным Успением, хотя Ей предвозвещены были Архангелом Гавриилом Ее преселение в горние обители и слава, там ожидающая Ее, хотя Дух Святый, обильно обитавший в Ней, увлек все помышления и все желания Ее на небо (Четьи-Минеи, 15 августа).

      Страхом и плачем приготовляли себя к роковому смертному часу все святые: они понимали значение это­го часа для человека. Когда наступило время кончины преподобного Агафона, он пребыл три дня в глубоком внимании себе, не беседуя ни с кем. Братия спросили его: «Авва Агафон, где ты?» — «Я предстою суду Христо­ву», — отвечал он. Братия сказали: «Неужели и ты, отец, боишься?» Он отвечал: «Я старался по силе моей сохра­нять заповеди Божии, но я — человек и откуда знаю, были ли угодны дела мои Богу?» Братия спросили: «Не­ужели ты не уповаешь на жительство твое, которое было сообразно воле Божией?» — «Не могу уповать, — отвечал он, — потому что ин суд человеческий и ин Суд Божий». Они хотели еще спросить его, но он сказал им: «Окажите мне любовь, теперь не говорите со мной, потому что я не свободен». И он скончался с радостью. «Мы видели его веселящимся, — передавали ученики его, — как бы он встречал и приветствовал дорогих дру­зей». Этот угодник Божий во всем строго, постоянно наблюдал за собой и говаривал, что без тщательней­шего наблюдения над собой человеку невозможно дос­тичь преуспеяния (Патерик Скитский). Таков путь ко спасению. Святые Божии, непрестанно рассматривая себя, непрестанно находили в себе новые недостатки и, находя их, более и более погружались в покаяние, которое очищало и усовершало их для неба. Напротив того, лютая рассе­янность и многопопечительность непременно соедине­ны с глубоким неведением себя; а такое неведение все­гда очень довольно, гордо собой. «Многие обольщают себя, — говорит блаженный Феофилакт, — суетным упованием, думают, что получат Царство Небесное и присоединят себя к лику возлежащих на высоте добро­детелей, высоко мечтая о себе в сердце своем... Много званных, потому что Бог призывает многих, паче же всех, но мало избранных, мало спасаемых, мало дос­тойных избрания Божиего. Призвание — дело Божие, а избрание и не избрание зависят от нас: иудеи были званными, но не оказались избранными, оказавшись непослушными Призывавшему (Мф.22:14). Великий между свя­тыми иноками Арсений во все время жития своего, когда занимался рукоделием, полагал на колени пла­ток, по причине слез, изливавшихся из очей его. Он скончался. Авва Пимен, отец, особенно обиловавший даром духовного рассуждения, услышав о кончине его, сказал: «Блажен Арсений: ты оплакал себя в течение земной жизни! Не оплакивающий себя здесь будет пла­кать вечно. Невозможно избежать плача: или здесь — произвольного, или там, в муках, невольного». Услы­шал об этой смерти Феофил, патриарх Александрийский, и сказал: «Блажен, авва Арсений! Ты непрестан­но помнил час смертный» (Патерик Скитский).

      Утешительна повесть о смерти праведников, по­учительно и душеспасительное сказание о том, с каким сокрушением и смирением сердца они приготовля­лись к ней, с каким святым страхом они встречали ее. Некоторому Отцу, за чистоту его жизни, Бог не отка­зывал ни в каком его прошении. Старец однажды по­желал видеть разлучение с телом души грешника и души праведника. Приведенный рукой Божией в неко­торый город, он остановился при его вратах, в монас­тыре, в котором жил имевший громкое имя затворник. Затворник в то время был болен и ожидал смерти. Ста­рец увидел, что делается большое приготовление вос­ковых свечей и лампад для затворника, как бы ради его Господь подавал хлеб и воду городу и спасал его. Граж­дане говорили между собой: «Если скончается затворник, то мы все погибнем разом». Между тем настал час его кончины; старец увидел адского приставника с ог­ненным трезубцем в руке, нисшедшего на затворника, и услышал глас: «Как эта душа не успокоила Меня в себе ни единого часа, так и ты без милосердия исторг­ни ее». Адский приставник вонзил огненный трезубец в сердце затворника и, промучив его несколько часов, извлек его душу. После этого старец вступил в город, где нашел некоторого больного странника, лежащего на улице. Некому было послужить этому страннику: старец пробыл с ним день. Когда настал час его успе­ния, старец увидел, что Архангелы Михаил и Гавриил низошли за его душой. Один сел по правую, другой — по левую сторону странника и начали упрашивать душу его, чтоб она вышла. Она не хотела оставить те­ла и не выходила. Тогда Гавриил сказал Михаилу: «Возьмем душу и пойдем». Михаил отвечал: «Нам повелено Господом взять ее без болезни, не можем употре­бить насилия». Вслед за сими словами Михаил вос­кликнул громким голосом: «Господи! Что повелишь об этой душе? Она не повинуется нам и не хочет выйти». И пришел ему глас: «Вот! Я посылаю Давида с псал­тирью и певцов Божиих Иерусалима Небесного, что­бы душа, услышав псалмопение и гласы их, вышла». Они низошли и окружили душу, воспевая гимны: тогда она вышла на руки к Михаилу и принята была с ра­достью [76] . Кто не подивится Божией любви и милосер­дию к роду человеческому? К несчастью, к величай­шему несчастью, мы с ожесточением отталкиваем все милости Божии и с безумным ослеплением стано­вимся в ряды слуг и поклонников врага Божия и врага нашего.

      Кончина избранников Божиих преисполнена сла­вы. Когда настало время умирать великому Сисою, просветилось лицо его, и он сказал сидевшим у него отцам: «Вот пришел авва Антоний». Помолчав не­сколько, сказал: «Вот лик пророческий пришел». По­том просветился более и сказал: «Вот пришел лик апо­стольский». И опять сугубо просветилось лицо его; он начал с кем-то беседовать. Старцы упрашивали его ска­зать, с кем он беседует? Он отвечал: «Ангелы пришли взять меня; но я умоляю их, чтобы они оставили меня на короткое время для покаяния». Старцы сказали ему: «Отец, ты не нуждаешься в покаянии». Он отвечал им: «Поистине не знаю о себе, положил ли я начало пока­янию». А все знали, что он совершен. Так говорил и чувствовал истинный христианин, несмотря на то, что во время жизни своей воскрешал мертвых единым словом и был исполнен даром Святаго Духа. И еще более засияло лицо его, засияло как солнце. Все убоя­лись. Он сказал им: «Смотрите, — Господь пришел и изрек: принесите Мне избранный сосуд из пустыни». С этими словами он испустил дух. Увидена была мол­ния, и храмина исполнилась благоухания (Патерик Скитский). Так окон­чил земное течение один из величайших угодников Божиих.

      Но и грешники, принесшие искреннее раскаяние в грехах, сподобились милости Божией. При гречес­ком императоре Маврикии был во Фракии разбойник, свирепый и жестокий. Поймать его никак не могли. Блаженный император, услышав о том, послал к разбойнику наперсный крест свой и повелел ему сказать, чтобы он не боялся: этим означалось прощение всех его злодеяний, с условием исправления. Разбойник умилился, пришел к царю и припал к ногам его, раска­иваясь в преступлениях своих. После немногих дней он впал в недуг и помещен был в странноприимный дом, где видел во сне страшный суд. Пробудившись и примечая усиление болезни и приближение кончины, он обратился с плачем к молитве и говорил в ней так: «Владыко, человеколюбивый Царь, спасший прежде меня подобного мне разбойника, удиви и на мне ми­лость Твою: прими плач мой на смертном одре. Как принял Ты пришедших в единодесятый час, ничего не совершивших достойного, так прими и мои горькие слезы, очисти и крести меня ими. Больше этого не взыскивай от меня ничего: я уже не имею времени, а заимодавцы приближаются. Не ищи и не испытывай: не найдешь во мне никакого добра; предварили меня беззакония мои, я достиг вечера; бесчисленны злодея­ния мои. Как принял Ты плач апостола Петра, так при­ми этот малый плач мой и омой рукописания моих гре­хов. Силой милосердия Твоего истреби мои прегреше­ния». Так исповедуясь в течение нескольких часов и утирая слезы платком, разбойник предал дух. В час смерти его старший врач странноприимного дома ви­дел сон: к одру разбойника пришли мурины с хартия­ми, на которых были написаны многочисленные гре­хи разбойника; потом два прекрасных юноши-царед­ворца принесли весы. Мурины положили на одну чашу написанное на разбойника: эта чаша перетянула, а противоположная ей поднялась кверху. Святые Ангелы сказали: «Не имеем ли мы здесь чего?» — «И что можем иметь, — возразил один из них, — когда не более десяти дней, как он воздерживается от убийства?» — «Впрочем, прибавили они, — поищем чего-нибудь доб­рого». Один из них нашел платок разбойника, намочен­ный его слезами, и сказал другому: «Точно, этот платок наполнен его слезами. Положим его в другую чашу, а с ним человеколюбие Божие и посмотрим, что будет?» Как только они положили платок в чашу, она немедлен­но перетянула и уничтожила вес рукописания, бывших в другой. Ангелы воскликнули в один голос: «Поистине победило человеколюбие Божие!» Взяв душу разбойни­ка, они повели ее с собой; мурины зарыдали и бежали со стыдом. Увидев этот сон, врач пошел в странноприимный дом; пришедши к одру разбойника, он нашел тело еще теплым, оставленным уже душою; платок, на­полненный слезами, лежал на глазах его. Узнав от находившихся при нем о покаянии его, принесенном Богу, врач взял платок, представил его императору и сказал: «Государь! Прославим Бога: и при твоей держа­ве спасся разбойник». Однако, — заключает весьма бла­горазумно эту повесть передавший нам ее, — гораздо лучше благовременно приготовлять себя к смерти и предварять страшный час ее покаянием (Пролог. 17 октября). Справедли­во замечает святой Иоанн Лествичник, что зло, обратившееся от долговременной привычки к нему в каче­ство, соделывается уже неисправимым [77] . «Злой навык обладает, как самовластный тиран, часто и над плачущими», — восклицает грустно тот же наставник иноче­ствующих (Лествицы 5 степень). К этому должно присовокупить, что пока­яние возможно только при точном, хотя бы и простом, знании православной христианской веры, чуждом вся­кой ереси и зломудрия. Заимствовавшие свой образ мыслей о добродетелях и правилах жизни из романов и других душевредных еретических книг не могут иметь истинного покаяния: многие смертные грехи, ведущие в ад, признаются ими за ничтожные, извини­тельные погрешности, а лютые греховные страсти — за легкие и приятные слабости; они не страшатся пре­даваться им пред самими смертными вратами. Неведе­ние христианства — величайшее бедствие!