Преподобный Антоний Великий, в наставлениях ученикам своим, советует размышление о смерти: «Рас­сматривая, — говорит он, — превратность жизни чело­веческой и неизвестность ее конца, мы устранимся та­ким рассматриванием от греха. Когда встаем от сна, то вполне сомнительно — достигнем ли вечера. Опять, ког­да желаем успокоить тело сном, столько же ненадеж­но — увидим ли свет наступающего дня. Размышляя о неверности наших жизни и естества во всех отношениях, мы достигаем познания, что Божий промысл управля­ет нами.

Боязнью суда и страхом мук уничтожаются обманчивые похотения плоти и вместе поддерживается душа, когда она клонится к падению» [125].

      Святой Исаак Сирин говорит: «Кто достойно име­нуется разумным? Тот, кто действительно уразумел, что есть предел сей жизни; тот может положить пре­дел своим согрешениям (Слово 12). Первая мысль, посылаемая человеколюбием Божиим человеку и напутствующая его душу в живот вечный, есть западающая в сердце мысль об исходе. Этой мысли естественно последует презрение к миру; ею начинается в человеке всякое благое движение, наставляющее его в живот. Боже­ственная сила, содействующая человеку, когда восхо­щет явить в нем живот, полагает в нем эту мысль в ос­нование, как мы сказали. Если человек не угасит ее житейскими заботами и суесловием, но возрастит в безмолвии, углубляясь в себя и занимаясь ею: то она поведет его к глубокому видению, невыразимому сло­вом. Эту мысль крайне ненавидит сатана и употребля­ет всю силу, чтоб исторгнуть ее у человека. Если бы можно было, он отдал бы человеку царство целого мира, только бы посредством развлечения изгладить эту мысль в уме человека; он сделал бы это охотно, если б мог. Коварный! Он знает, что если помышле­ние о смерти укоренится в человеке, то ум его не оста­ется уже более в стране обольщения и бесовские хит­рости к нему не приближаются. Не подумайте, что мы говорим о первом помысле, пробуждающем в нас на­поминанием своим памятование смерти; мы говорим о полноте дела, когда непрестанно приходит человеку воспоминание и размышление о смерти, его всегда ут­верждающее и приводящее в удивление. Первый по­мысл телесен, а второе состояние — духовное видение и дивная благодать. Это видение облечено в светлые мысли. Имеющий его не обращает внимания на мир и не заботится о теле своем» (Слово 86).

      «Когда приближишься к одру твоему, скажи ему: о одр мой! Не сделаешься ли ты в эту ночь моим гро­бом? Мне неизвестно, не постигнет ли меня в эту ночь, вместо временного сна, будущий вечный сон. Доколе имеешь ноги, теки к деланию, прежде нежели они свяжутся узою, которая уже не может разрешиться. Доко­ле имеешь персты, распни их на молитву, прежде не­жели придет смерть. Доколе имеешь очи, исполни их слез, прежде нежели они покроются прахом. Как роза увядает, едва дунет на нее ветер, так и ты умираешь, если поколеблется внутри тебя какая-либо из стихий входящих в состав твой. О человек! Вкорени в сердце твое мысль о твоем отшествии и напоминай себе не­престанно: Вот! Посланник, Долженствующий прийти за мною, уже достиг дверей. Что сижу? Отшествие на­веки, безвозвратное» (Слово 41).

      «Как хлеб нужнее всякой другой пищи, — говорит святой Иоанн Лествичник, — так размышление о смер­ти нужнее всех деланий. Памятование о смерти рожда­ет в общежительных иноках усердие к трудам и непрес­танное приобучение себя к исполнению Евангельских заповедей, особливо же к перенесению бесчестий со сладостью, а в безмолвниках — отложение попечений, постоянную молитву и хранение ума. Эти добродете­ли — вместе и матери и дщери памятования о смерти. Живое памятование смерти отсекает излишество в пище; когда же со смирением отсечено будет это изли­шество, — с отсечением его отсекаются страсти. Как, по определению отцов, совершенная любовь не падает, так я утверждаю, что истинное предощущение смерти не страшится падений. Как некоторые признают бездну бесконечной, говоря, что это место не имеет дна, так и памятование о смерти доставляет чистоту и делание, не имеющие пределов. Невозможно, невозможно настоя­щий день провести благочестиво, если не будем считать его последним днем нашей жизни. Уверимся, что памя­тование смерти, как и всякое благо, есть дар Божий; потому что часто при самых гробах не проливаем слез и пребываем равнодушными; напротив того, часто при­ходим в умиление и без этого зрелища» (извлечено из 6-й степени святой Лествицы).

      Великий Варсонофий утверждает, что человек, от­секающий свою волю во всем, имеющий смиренное сердце и всегда смерть перед глазами, может спастись благодатью Божией, и, где бы он ни был, им не овла­деет боязнь: такой задняя забывает, а в предняя прости­рается (Флп.3:13). «Да укрепит мысль твою, — пишет этот пре­подобный отец некоторому брату, — воспоминание о пришествии смерти, которой час неизвестен никому из человеков. Постараемся делать добро, прежде неже­ли прейдем из этой жизни. Не знаем, в какой день бу­дем позваны, чтоб не оказаться нам неготовыми и не остаться вне чертога с пятью юродивыми девами, ко­торые взяли светильники, но не взяли елея в сосудах своих» (Ответы на вопросы 229 и 623). Другому брату преподобный пишет: «Уразу­мей, что время не медлит и, когда настанет час, вест­ник смерти неумолим. Кто молил его и был услышан? Он есть истинный раб своего Владыки, в точности ис­полняющий повеление Его. Убоимся страшного дня и часа, в который не защитит ни брат, ни сродник, ни начальство, ни власть, ни богатство, ни слава: но бу­дет лишь человек и дело его» (Ответы на вопросы 799 и 645). «Хорошо человеку по­мнить смерть, чтоб навыкнуть знанию, что он смер­тен; смертный — не вечен; невечный же и поневоле оставит век сей. Чрез непрестанную память о смерти человек начинает и произвольно делать добро» (Ответы на вопросы 799 и 645).

      Преподобный Филофей Синайский советует Хрис­тову подвижнику посвящать все утро трезвенной и про­должительной молитве, а по вкушении пищи употреб­лять некоторое время на воспоминание и размышление о смерти (Прп. Филофея, гл. 2. Добротолюбие, ч. 2). Приводя в свидетельство этого древнего отца, наш преподобный Нил Сорский советует также посвящать время после трапезы на размышление о смер­ти и суде (Прп. Нил Сорский, Слово 7). Этим наставлением святых отцов, как извле­ченных из блаженного опыта, полезно и должно пользо­ваться всем, желающим приучиться к памятованию смерти, желающим освободиться от обольстительного и обманчивого мысленного состояния, при котором человек представляется сам себе как бы вечным на зем­ле, а смерть считает уделом только других человеков, отнюдь не своим. После понудительного приобучения себя к воспоминанию о смерти, милосердный Господь посылает живое предощущение ее, — и оно приходит помогать подвижнику Христову при его молитве. Оно благовременно восхищает его на страшный суд Хрис­тов; благовременно на этом суде человек умоляет человеколюбивого Господа о прощении своих грехов и получает его. Потому-то святой Иоанн Лествичник на­звал «молитву истинно молящихся — судилищем, су­дом, престолом Господа, предваряющими общий будущий суд» (Лествицы степень 28).

      Преподобный Филофей Синайский свидетельству­ет, что память смертная (так вообще святые отцы назы­вают воспоминание и размышление о смерти) очищает ум и тело. «Узрев красоту ее, — говорит он, — и будучи пленен духом, а не оком, я захотел стяжать ее сожитель­ницей на время этой земной жизни, соделавшись лю­бителем ее благолепия и честности. Как она смиренна, радостно-печальна, рассмотрительна! Как она постоян­но страшится будущего праведного истязания! Как она боится отлагать со дня на день добродетельное житель­ство! Она источает из чувственных очей живую, цели­тельную воду, а из мысленных очей — источник, точа­щий премудрейшие мысли, которые текут и скачут, веселя смысл. Эту, как сказал я, дщерь Адамову, память, говорю, смерти, я постоянно жаждал иметь сожительни­цей, с ней усыпать, с ней беседовать и исследовать, что будет со мною по разлучении с телом» (Прп. Филофея, гл. 6).

      «Всегдашняя и живая память смерти рождает плач, соединенный с радостью и сладостью, и трезвение ума» (Прп. Филофея, гл. 12).

      «Искупующий искусно жизнь свою, непрестанно пребывающий в памятовании смерти и размышлении о ней, этим премудро отвлекающий ум от страстей, яснее видит ежечасные пришествия бесовских прилогов, не­жели тот, кто хочет проводить жизнь вне смертной памя-ти, очищая сердце ради единого разума и не соблюдая своей мысли, всегда плачевной и печальной. Таковый, думая побеждать остроумием все губительные страсти, связан, не ведая того, худшею из них и часто уклоняется далеко от Бога своим высокомудрием. Такому должно строго наблюдать за собой, чтобы не возгордиться и по этой причине не сойти с ума. Обычно душам, говорит Павел, собирающим познания оттуда и отсюда, кичить­ся на меньших, каковыми эти кажутся: в них нет искры назидающей любви, как я думаю. Напротив того, имею­щий память смерти, видя, яснее других, нашествия бе­сов, каждый вечер низлагает их и прогоняет» (Прп. Филофея, гл. 21).

      «Поистине заключает в себе многие добродетели живая память смерти: она — родительница плача, по­буждение к воздержанию от всего, воспоминание геен­ны, мать молитвы и слез, бесстрастие брения при по­средстве обнаружения его бренности. Источник остро­умия, соединенного с благоразумием; их чада — сугубый страх Божий и очищение сердца от страстных помыс­лов, чем объемлются многие заповеди» (Прп. Филофея, гл. 38).

      Святой Исихий Иерусалимский помещает в числе образов трезвения непрестанное содержание в душе памятования о смерти. Он уподобляет смертную память вратарю, стоящему при дверях души и возбраняющему входить в них лукавым помыслам. «Будем, — говорит он, — если возможно, воспоминать смерть непрестан­но. От такого памятования рождается в нас отложение попечений и всех сует, хранение ума и непрестанная молитва» (Слово о трезвении, гл. 17,18,155). Постоянное памятование смерти есть благодать дивная, удел святых Божиих, преимущественно предав­шихся тщательному покаянию в нерушимом безмолвии. Только в безмолвии созревают и процветают возвышен­нейшие добродетели, как в оранжереях редчайшие и драгие произрастения! Но и нам, немощным и страст­ным, необходимо принуждать себя к воспоминанию о смерти, усваивать сердцу навык размышления о ней, хотя такое размышление и крайне противно сердцу грехолюбивому и миролюбивому. Для такого обучения, согласно вышеприведенному наставлению святых отцов, полезно отделять ежедневно известный час, сво­бодный от попечений, и посвящать его на спаситель­ное воспоминание страшной, неминуемой смерти. Как ни верно это событие для каждого человека, но снача­ла с величайшим трудом можно принудить себя даже к холодному воспоминанию о смерти, что служит одним из бесчисленных доказательств падения нашей приро­ды, помещенных в ней самой. Постоянное развлече­ние мыслей, нам усвоившееся, и мрачное забвение не­престанно похищают мысль о смерти у начинающих трудиться о частом воспоминании ее. Потом являются другие противодействия: неожиданно представляются нужнейшие дела и попечения именно в тот час, кото­рый мы отделили из дня для попечения о своей вечно­сти, чтоб украдывать у нас этот час, а потом, чтоб вполне украсть и самое делание, даже самое воспоми­нание о существовании духовного, спасительнейшего делания — размышления о смерти. Когда же, познав кознь властей воздушных, мы удержимся в подвиге, тогда увидим в себе новую против него брань — помыс­лы сомнения в действительности и пользе подвига, помыслы насмешки и хулы, именующие его странным, глупым и смешным, помыслы ложного смирения, советующие нам не отделяться от прочих человеков по­ведением нашим. Если, по великой милости Божией, победится и эта брань — самый страх мучительный, производимый живым воспоминанием и представле­нием смерти, как бы предощущением ее, сначала нео­быкновенно тяжел для нашего ветхого человека: он приводит в ужас ум и воображение; холодный трепет пробегает по телу, потрясает, расслабляет его; сердце томится невыносимой тоской, сопряженной с безна­дежием. Не должно отвергать этого состояния, не дол­жно опасаться от него пагубных последствий. «Всяко­му начинающему жить по Боге, — говорит святой Си­меон Новый Богослов, — полезен страх муки и рождае­мая от него болезнь. Мечтающий положить начало без такой болезни и уз не только полагает основание на песке своих деяний, но и подобен покушающемуся по­строить храмину на воздухе, вовсе без основания, что невозможно. От этой болезни вскоре рождается всякая радость; этими узами растерзываются узы всех согре­шений и страстей; этот мучитель бывает причиной не смерти, но жизни вечной. Кто не захочет избежать болезни, рождающейся от страха вечных мук, и не от­скочит от нее, но произволением сердца предастся ей и возложит на себя ее узы, тот, сообразно этому, нач­нет скорее шествовать, и она представит его Царю цар­ствующих. Когда же совершится это, и подвижник отча­сти воззрит к славе Божией: тогда немедленно разре­шатся узы, отбежит мучительный страх, болезнь серд­ца преложится в радость, явится источник, точащий чувственно приснотекущие слезы рекой, мысленно же тишину, кротость, неизреченную сладость, мужество, устремляющееся свободно и невозбранно ко всякому послушанию заповедям Божиим» [126]. Очевидно: такое изме­нение совершается от благодатного явления в сердце надежды спасения. Тогда, при размышлении о смерти, печаль растворяется радостью, слезы горькие претво­ряются в сладостные слезы. Человек, начавший плакать при воспоминании о смерти, как при воспоминании о казни, внезапно начинает плакать при этом воспомина­нии, как при воспоминании о возвращении в свое бес­ценное отечество. Таков плод памятования смерти. По важности плода должно быть мужественным в возделы­вании его и преодолевать все препятствия разумным трудом и постоянством; должно веровать, что плод бу­дет приобретен нами в свое время, по милости и бла­годати Божией. Воспоминание о смерти, о сопровожда­ющих ее и о последующих ей страхах, воспоминание, сопряженное с усердной молитвой и плачем о себе, может заменить все подвиги, объять всю жизнь челове­ка, доставить ему чистоту сердца, привлечь к нему бла­годать Святаго Духа и тем даровать ему свободное воз­несение на небо мимо воздушных властей.

      Прежде, нежели достигнем того молитвенного блаженного состояния, при котором ум непосред­ственно зрит предстоящую кончину и ужасается смер­ти, как должно твари ужасаться угрозы Творца, произ­несенной вместе с заповедью, — полезно возбуждать в себе воспоминание о смерти посещением кладбища, посещением болящих, присутствием при кончине и по­гребении ближних, частым рассматриванием и обнов­лением в памяти различных современных смертей, слышанных и виденных нами. Сколько знакомых на­ших, любивших эту земную жизнь и пользовавшихся благоденствием в ней, надеявшихся долго жить и еще вовсе нестарых, пожато смертью внезапно! Никто из них не мог сказать пришедшей смерти: «Подожди! Уда­лись, я еще не хочу умирать!» Иные из них не успели в час смертный сделать никакого распоряжения, никакого приготовления; иные восхищены были со среды веселого пира, из-за роскошной трапезы; иные скон­чались на дороге; иные убились сами или убиты; иные растерзаны зверями; иные легли на постель, чтоб ус­покоить тело малым временным сном, и уснули сном вечным. Осмотримся кругом себя: какое множество родственников, друзей и знакомых, взятых смертью, выбыло из нашего общества! Из них славные остави­ли славу, власть и почести, богатые оставили имение и деньги, накопленные с большим трудом, хранимые с большой скупостью. Смерть разлучила родителей с многочисленным семейством, супруга с супругой, дру­га с другом; она поразила гения среди великих дел его; она отняла у общества человеческого самого нужного для него члена и в минуты величайшей нужды в нем. Никто не мог остановить ее и воспротивиться ей; ник­то не мог спросить у нее отчета в ее действиях, столько непримиряющихся с разумом человеческим. Что на земле не суетно? Что не превратно? Что имеет какое-нибудь постоянство? Поистине — одна жизнь во Христе, продолжающаяся за пределы гроба и развива­емая во всей красоте и светлости смертью тела. Про­чее же все — слабее тени, обманчиво, как сновидения... Многолетние труды человека ради тления уничтожает смерть в один час, в одно мгновение [127].

      Уразумев краткость нашей земной жизни и сует­ность всех земных приобретений и преимуществ, ура­зумев ужасную будущность, ожидающую тех, которые, пренебрегши Искупителем и искуплением, принесли себя всецело в жертву греху и тлению, отвратим мыс­ленные очи наши от пристального зрения на обманчи­вую и обворожительную красоту мира, удобно уловляю­щую слабое сердце человеческое в любовь к себе и в слу­жение себе; обратим их к страшному, но спасительному зрелищу, — к ожидающей нас смерти. Оплачем себя бла­говременно; омоем, очистим слезами и исповеданием грехи наши, записанные в книгах Миродержца. Стяжем благодать Святаго Духа — эту печать, это знамение из­брания и спасения: оно необходимо для свободного шествия по воздушному пространству и для получения входа в небесные врата и обители. Имение неправед­ное (Лк.16:11) — так названо Евангелием всякое земное имение, как следствие нашего падения — употребим, по совету Евангелия, на приобретение небесных сокровищ обиль­ным раздаянием милостыни. Употребим земную жизнь нашу, этот великий дар Божий, соответственно назна­чению, указанному ей Богом, на познание Бога, на по­знание самих себя, на устроение своей вечной участи. Не будем терять времени; воспользуемся им правильно: в другой раз оно не дается; потеря его невознаградима. Изгнанники рая! Не для увеселений, не для торжества, не для играний мы находимся на земле, но для того, чтобы верою, покаянием и крестом убить убившую нас смерть и возвратить себе утраченный рай.