А ведь это-то самое и сказал Христос, как написано в Евангелии: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6:33). ПРИМЕЧАНИЕ: 1. Ф. М. Достоевский. «Братья Карамазовы», часть 2, книга V, гл. 2: «Это чтобы стихи-с, то это существенный вздор-с. Рассудите сами: кто же на свете в рифму говорит? И если бы мы стали все в рифму говорить, хотя бы даже по приказанию начальства, то много ли бы мы насказали-с? Стихи не дело, Марья Кондратьевна». — Прим. сост. 2.

Из чина погребения мирян Иоанна Дамаскина. — Прим. сост. 3. Ирмос Пасхального канона. Песнь 1-я; стихира Пасхи. — Прим. сост. 4. См.: «Моя родина» // о. Сергий Булгаков. Автобиографические заметки. (Посмертное издание). Париж, 1946. С. 16. — Прим. сост. 5. Ср. с воспоминаниями о. Александра об отце Сергии, посвященными столетию со дня рождения С. Н.

Булгакова и обращенными к тем «удивительным и, по-видимому, неистребимым «русским мальчикам», которые там, в России, в советском безвоздушии, взяли на себя героический подвиг восстановления русской духовной традиции, возвращения в подлинную Россию»: «Ибо я тоже был «русским мальчиком», только эмигрантским. И это значит — тоже, хотя и по-другому, чужим окружавшей меня действительности, тоже обреченным искать своего: того, чем можно было бы подлинно жить, чему можно было бы по-настоящему отдать себя, в чем можно было бы найти себя. Что дал мне тогда о. Сергий?

Дал тот огонь, от которого только и может возгореться другой огонь. Дал почувствовать, что только тут, в этом прикосновении к Божественному свету, к его исканию и созерцанию — единственное подлинное назначение человека, та «почесть горнего звания», к которой он призван и предназначен. Окрылил своим горением и полетом, своей верой и радостью.

Приобщил меня к чему-то самому лучшему и чистому в духовной сущности России. И я уверен, что то же самое дает он и тем, кто открывает его сейчас...» — Прот. Александр Шмеман. Три образа // Вестник РСХД. 1971. <0185> 101-102. С. 11-12. — Прим. сост. 6. Из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума»: монолог Чацкого, действие 1, явление 7; восходит к стихотворению Г. Р. Державина «Арфа». — Прим. сост. 7. А. С. Пушкин (отрывок 1830 г.). — Прим. сост. 8. Беседа преп.

Серафима с Мотовиловым о целях духовной жизни см.: О цели христианской жизни. Беседы преп. Серафима Саровского с А. Н. Мотовиловым. Сергиев Посад, 1914. То же см.: С. Нилус. Великое в малом. Сергиев Посад, 1911, репринт — 1992. Гл. VII. 9. Ел. Августин. Исповедь. Кн. I. Гл. 1. — Прим. сост. III. СПОР О ЧЕЛОВЕКЕ 1. Музыка нашей эпохи Невероятный прогресс и успех человечества.

Страшное, угрожающее падение и порабощение человеческой личности, человека. Так определил я то парадоксальное положение, в котором находимся мы в нашем великом и одновременно трагическом XX веке. Невольно вспоминаются пророческие строки блоковского «Возмездия»: Двадцатый век... Еще бездомней, Еще страшнее жизни мгла (Еще чернее и огромней Тень Люциферова крыла). Пожары дымные заката (Пророчества о нашем дне)

, Кометы грозной и хвостатой Ужасный призрак в вышине, Безжалостный конец Мессины (Стихийных сил не превозмочь), И неустанный рев машины, Кующей гибель день и ночь, Сознанье страшное обмана Всех прежних малых дум и вер, И первый взлет аэроплана В пустыню неизвестных сфер... И отвращение от жизни, И к ней безумная любовь, И страсть и ненависть к отчизне...

И черная земная кровь Сулит нам, раздувая вены, Все разрушая рубежи, Неслыханные перемены, Невиданные мятежи... Что ж, человек? — За ревом стали, В огне, в пороховом дыму, Какие огненные дали Открылись взору твоему? О чем — машин немолчный скрежет? Зачем — пропеллер, воя, режет Туман холодный — и пустой?

Мало где, мне кажется, выражена так глубоко специфическая музыка нашей эпохи. Музыка, упирающаяся в этот «туман холодный — и пустой». Но Блок не один слышит эту музыку и ужасается ей. На Западе, уже в наши дни, с такой же тоской, с таким же ужасом вслушивается в нее Альбер Камю, и ему все яснее становится, вплоть до его ранней гибели, что этот рев машины, это царство техники и технократии, этот пафос устройства коллективного, безличного, принудительного счастья чем дальше, тем больше делает большинство людей палачами и жертвами.

Палачами — потому, что все включены в эту страшную механику принуждения и каждый волей-неволей вынужден давить другого, других. Жертвами — потому, что все подчинены и на каждого оказывается это давление. Об этом, конечно, и «Доктор Живаго» Пастернака, об этом одинокий голос, уже теперь, сейчас, Солженицына. И дело, повторяю, не в одной политике и идеологии.

Уже генетики спокойно, недрогнувшим голосом, научно заявляют, что они накануне того, чтобы научно регулировать подбор людей, их, так сказать, биологическое соответствие требованиям коллектива. Уже удаляется из школ и университетов все то, что так или иначе может укрепить, развить личное самосознание, и заменяется тем, что еще лучше приспособит, еще лучше подчинит человека нуждам современного мира.

Уже как преступление перед миром, перед обществом рассматривается всякая малейшая попытка человека противостоять, пускай даже пассивно, обществу, просто отказаться участвовать в этом лихорадочном всеобъемлющем строительстве. Обыватель, человек, чей умственный кругозор ограничен повседневностью, возможно, и не замечает всего этого. Общество, власть умело отвлекают его внимание от все усиливающегося нажима.

Улучшается его материальное положение: квартира, домик, дача, а на горизонте — автомобильчик... Чего еще от жизни ждать и хотеть? И опять вспоминается Блок: Будьте ж довольны жизнью своей, Тише воды, ниже травы! О, если б знали, дети, вы, Холод и мрак грядущих дней![1] Что же значит, возможно, спросят у меня, весь этот технологический прогресс?