Вот об этом источнике свободы в нашем мире мы и поговорим в следующей нашей беседе. 2 В прошлой нашей беседе мы говорили о свободе. И пришли к выводу, что никакой свободы не дано, так сказать, в природном и натуральном порядке вещей. Более того, если мы можем порядок этот постигать, создавать постепенно величественное здание знания и науки, то именно потому, что все в нем определено причинностью, зависимостью одних явлений от других, отсутствием непредвиденного, то есть опять-таки свободы.

И поэтому мы поставили вопрос: откуда взялась, где и как возникла эта неумирающая мечта о свободе, которой грезит человек, ради которой готов на самые последние жертвы? И, далее, в чем же состоит она, в чем сущность этой свободы, ее жизнь? И другого ответа на этот вопрос мы не могли дать, кроме того что понятие свободы и жажда свободы — религиозного корня и происхождения.

И я знаю, что утверждение это может показаться странным и диким людям, которых воспитали в уверенности, что религия — это и есть главный синоним рабства, которым вбили в голову, что настоящее освобождение начинается с освобождения от религии. И потому я знаю и то, как трудно убедить человека в обратном: что произошла страшная, трагическая путаница понятий, что о свободе говорят и от ее имени действуют те, кто не только не верит в нее, но у кого в их миропонимании нет и не может быть никакого места для свободы.

И что рабством называют тот один источник и то одно понимание жизни, мира и человека, из которых вечно рождается лучезарное видение свободы и жажда это видение воплотить. Но как бы то ни было трудно, нужно все-таки попытаться, и поэтому начнем с начала, и прежде всего подчеркнем еще раз, что речь здесь идет не о религии вообще, ибо явление это сложное и многообразное и у него были и могут быть разные корни.

Речь идет о том религиозном мироощущении и миропонимании, которое было заложено уже в Библии, но которое свое воплощение и выражение в обществе, в культуре, в жизни нашло в христианстве. Я утверждаю и попытаюсь доказать, что в самом сердце этого миропонимания и мироощущения стоит именно благовестие свободы, понятие свободы, вещание свободы.

Далее, я утверждаю, что вне этого миропонимания понятие свободы не только не имеет смысла, но делается, как это ни звучит странно и даже трагически, одним из источников самого настоящего рабства. В чем смысл библейского рассказа о человеке, этого символического рассказа о творении человека? Ясно, что это не история, не факты биологические или физические; это именно духовное объяснение человека, основоположное, решающее откровение о нем.

И заключается оно в том именно, что он свободен, и призван к свободе, и в этой реализации свободы его функция и призвание в мире, до конца подчиненном природному детерминизму. Да, в том-то и все дело — и об этом библейский рассказ, — что свобода не может прийти снизу, не может прийти от природы, ибо в природе нет свободы. Свобода может прийти только сверху, только если есть Свободный и Творческий Абсолютный Дух, только если над миром природы и детерминизма царит Божественная Свобода, никем и ничем не детерминированная.

И вот, конечно, смысл библейских слов «сотворим человека по образу нашему и подобию» (Быт. 1: 26): человек — снизу и сверху одновременно. Человек снизу — земля, материя, плоть, до конца подчиненная закону причинности и закону детерминизма, и об этом знает религия: «Земля еси и в землю отыдеши». Но это как раз то одно, что и видит в нем, к чему сводит его и материалист, тут же каким-то образом говорящий и о свободе.

Но, повторяю, не может прийти свобода снизу — ибо нет свободы внизу. И потому, с другой стороны, человек сверху. Он образ и подобие Свободного Божественного Духа, он носитель свободы в мире природы. Он не только земля и земное, но и дух. Библейская христианская религия начинает, таким образом, с признания человека существом сложным, тогда как всякая антирелигия стремится упростить его.

Да, христианство говорит, что человек пал. Но само это падение, саму эту возможность падения выводит не из низкого, а из высокого в человеке — из его свободы, ибо только высокое может пасть и только падение высокого есть трагедия. Если падает и разбивается на куски кусок глины, в этом нет трагедии; если падает и разбивается драгоценный сосуд — это трагедия.

Да, человек пал и все время падает, и только для него одного во всем мире падение — это трагедия, только для него ставится в этом падении вопрос о свободе. Только тут появляется тоска по свободе и вся жизнь становится жаждой и исканием свободы. Но теперь нам нужно спросить, в чем же содержание этой свободы? Свобода от чего? Свобода в чем?

Мы так привыкли и поэтому так оглохли к этому слову... Я говорил уже в моей предшествующей беседе, что слово «свобода» отождествляем мы почти исключительно с отрицательным значением, с освобождением от чего-то, но в христианском и религиозном понимании этого слова свобода не только понятие отрицательное, освобождающее от чего-то и кого-то, свобода есть само содержание жизни, свобода есть ее полнота.

Свобода есть наполненность человека чем-то, и вот это что-то, что и содержит в себе настоящую и подлинную свободу, также льется, также приходит к нам из все того же религиозного библейски-христианского понимания и ощущения человека. Нас призывают к свободе во имя всех возможных идеологий, но на деле — и мы к этому еще вернемся в дальнейшем — каждая из идеологий порабощает человека мертвой догме, мертвым предпосылкам, мертвой системе.

Свобода неизбежно на этой земле, в этом мире оборачивается рабством. Поэтому недостаточно сосредоточиться на отрицательном и освободительном понимании свободы. Освобождение во имя чего? В чем же эта последняя истина, последняя полнота свободы? На эти вопросы мы попытаемся ответить в следующей нашей беседе. 3 В прошлых моих беседах я говорил о религиозных, точнее, христианских корнях и истоках свободы.