Видел он цветущее состояние тела, украшаемого целомудрием; видел некий воору­женный строй, воински ликующий пред Богом; узрел мужей прекрасных на взгляд, грозных на вид, бодрых духом, увидел быстроту их ног, обилие силы, соразмер­ность членов тела, и при всех преимуществах, какими они обладали, душевную доб­родетель затмевающую своим сиянием телесные совершенства.

Ходит и между ними с завистью обходящий вселенную (Иов. 1, 7); он видит не одного истинного человека, но целый божественный сонм людей, которые все истинны, праведны, благочестивы, — ви­дит, выпрашивает и их в свою волю. И сперва внушает идолонеистовстующему военачальнику совет, что он не иначе одержит победу над варварами, как только принесши в жертву поклоняющихся имени Христову.

Когда же они весьма скоро заявили себя добрым своим исповеданием и сами устремились к кончине чрез страдания; тотчас враг устроил, что им назначают, как нечто человеколюбивое, смерть от меча; их сковали железными узами, и это было началом их мучения. Но для них и узы были украшением; то было прекра­сное и приятное очам Христиан зрелище: избранные юноши в таком числе цветущие красотою, превосходные возрастом, все связывались один с другим узами, как некоторый венец или ожерелье кругом увязанное ровным жемчугом.

Таковы были сии святые с верою соединенные, и узами вместе связанные, каждый сам по себе был прекрасен и служил к возвышению красоты другого. Какое чудесное зрелище представляет собой ясное и чистое небо, испещренное прекрасными звездами, когда каждая из них привносит свой блеск в общее украшение неба: так же  прекрасно было и зрелище сих святых, поистине как говорит негде Пророк Иезекииль, «видение света сообращающихся» (Иез.1, 13).

На видимой красоте охотно останавливается наше слово; ибо оно умеет, как говорит Премудрость «от величества и красоты созданий» познавать и сокровенную красоту (Прем. 13,5), поелику и чистота души сияла в их внешнем виде  и видимый человек был достойным обиталищем невидимого. И так прекрасное зрелище представляли тогда дли зрителей—прекрасное, говорю, для жела­ющих видеть прекрасное, прекрасное ДЛЯ Ангелов, прекрасное для премирных сил, но горькое для демонов  и для последователей демонов,—сии люди, если только мо­гут быть  названными людьми столь превзо­шедшие других, величием природы,—сии ратоборцы Христовы, воины Святого Духа, защитники веры, оплоты града Божия!

Как бы над каким-то детским неразумием посмеиваются они над всяким мучением и оскорблением, над всяким устрашением, над всяким приражением угроз, как будто они  отдавали на биение не тело, но тени тел; поборовши плоть плотию, пренебрежением смерти выказав презрение ко всем устрашениям мучителей, они явили себя высшими человеческой меры. О как прекрасно упраж­нялись вы для получения вещественных трофеев, и как прекрасно применили воинскую опытность к борьбе с диаволом!

Они шли против сопротивной силы не мечем, вооруживши руки, и не деревянным щитом прикрывшись, не медным шлемом  и наколенниками оградившись, но восприявши всеоружие Божие, которое вождь Церкви, божественный апостол называет щитом, бро­нею, шлемом и мечем (Еф.6,13 —17.). Предводительствовали же им небесная благодать; а ратью диавола — имеющий «державу смерти» (Евр. 2,14).

Местом сражения для них было судилище кровожадных убийц: здесь, ставши вместе, они вступили в брань, одни метая стрелы угрозами, другие отражая их терпением. Противники предложили им, или отречься от веры в Господа, или, быть казненными смертью;  доблестные (ратоборцы) отвечали, что до самой смерти пребудут в исповедании. Грозили им при этом огнем, мечем, низвержением в пропасть и иными видами казней.

На все это слышался один глас: Христос, исповедуемый устами святых. Это было ударом для противников; такого рода копие выставили они против неприятеля; этим гласом противник был поражен в самое сердце. Это был камень, брошенный из пращи рукою Давида, попавший под шлем противника (1Цар. 17, 49), ибо исповедание Христа есть праща доброго воина. Враг падает обезглавленный.

Но дерзновенное слово наше несется далее, переходит пределы, осмеливается коснуться неизреченного, побуждается говорить о невидимом, как бы само было очевидцем: при сем гласе дерзновенного исповедания Христа были одобрения горе, похвала от святых Ангелов, приветствие от граждан небесного града рукоплескавших подвигу, радость всего собрания небесного.

Ибо какое тогда представилось для Ангелов зрелище в человеческом мире! Какую борьбу диавола и людей видели зрители нашей жизни! Как противоположен был исход этой борьбы в сравнении с первою, когда змий победил Адама! Не вынес тогда человек даже одного нападения от врага; (обольщенный) красивым видом предложенного ему лаком­ства, лишь только подвергся нападению, как ниспровергнут был и пал.

Против них же тщетно и не действенно было все воинс­кое искусство врага. Подавал он надежды,— они попирали; грозил ужасами, — они посмеивались. Одно только страшно было для них, —отрешиться от Христа; одно благо,— быть с одним Христом; все же прочее, — смех и тень, пустословие и сонные мечтания. Посему то дерзнуло наше слово коснуться невидимого и сказать, что все премирные силы радовались при подвиге сих борцов.

Но и еще наше слово решается на то, что не доступно дерзновению; еще осмеливается пове­дать о премирном, о том что когда сие со­вершалось здесь, в сей борьбе с против­никами праведный Подвигоположник возлагал победные венцы, Началовождь божественных сил готовил победителям награды, а Святый Дух дарил их многоразличными благодатными дарами; так как они испо­ведали веру в Троицу, то и благодать воз­дана им от Троицы. Какая же благодать?

То самое, что они явили себя высшими первых ратоборцев Адама и Евы. Те грехом ниспровергли человеческую природу, еще стоявшую; сии — ее, низложенную падением прародителей, опять восставили терпением. Те из рая изринуты на землю; сии отсюда преселились в рай. Те дали на себя самих оружие смерти; ибо как сказано: оружие «смерти,—грех» (1Кор.15, 56)