У этого воина болела нога, и он хромал: болезнь была продолжительная и трудно из­лечимая. И вот, когда он находился в храме мучеников на месте упокоения святых и, молившись Богу, просил ходатайства свя­тых: является ему ночью некоторый величественного вида муж, который, между прочим, ему сказал: «ты хромаешь, воин? и тебя нужно полечить? Дай мне ощупать твою ногу», и взявши,—это было во сне,—сильно потянул ее.

Когда это совершалось в ночном видении, на самом деле послышался такой звук, какой бывает, когда кость вы водится из своей естественной связи и затем насильственно вправляется, так что и спавшие вместе с ним пробудились и сам воин тотчас проснулся и начал ходить, как обыкновенно ходят здоровые по при­роде. Я сам видел это чудотворение, встре­тившись с самым этим человеком, кото­рый объявлял пред всеми и разглашал о благодеянии мучеников и восхвалял человеколюбие (святых) воинов.

Если еще что-нибудь следует присоеди­нить к сказанному, то скажу о том, что по преимуществу касается меня. Когда мы вознамерились совершить первое торжество при мощах и поместить ковчег во святилище храма, мать моя (она ради Бога собирала и уч­реждала и этот праздник) приказала мне прибыть для участия в происходившем; но я находился далек, был еще молод, принадлежал к числу мирян, и как обыкновенно бывает в делах, не терпящих отлагатель­ства, будучи занят, но неразумно принял с неудовольствием этот зов и даже в душе упрекал мать свою за то, что она не­ отложила этого праздника до другого време­ни.

Однако зов этот отвлекши меня от моих занятий, привлек сюда, и я прибыл в селение за день до собрания. И вот, в то время, когда совершалось всенощное бдение в саду, где находились и мощи святых, в честь которых совершали псалмопения, мне, спавшему по близости в одной комна­те, представилось во сне такое видение. Мне казалось, будто я хочу войти в сад, где совершалось всенощное бдение; в то время, когда я находился близ дверей, показалось множество воинов, сидевших у входа; все они вдруг встали и, поднявши жезлы, устре­мились на меня с угрозою и не допускали до входа. Я.

получил бы и удары, если бы не упросил их один, как казалось, бо­лее человеколюбивый. Когда сон оставил меня и мне пришло на мысль мое прегрешение против зова, я понял, к чему относи­лось это страшное видение воинов, многими слезами оплакал свое неразумие и пролил горькие слезы над самою ракою мощей, что­бы Бог явился милостивым ко мне, а свя­тые воины даровали прощение.

Я сказал это, дабы убедиться нам, что мученики сегодня так послужшие нашей Церкви и соделавшиеся ее украшением, жи­вы пред Богом, суть его копьеносцы и приближенные. Эта четыредесятница, от па­мяти сорока мучеников, становится блиста­тельнее и значительнее; месяц этот слав­нее других месяцев, и лютая зима уже не кажется мне тяжелою. Я не жалуюсь на суровость настоящего времени; ибо оно, сде­лавшись оружием для гонителя, произвело для меня это священное ополчение.

И как матерь семи Маккавеев, оттого что имела более боголюбивую, чем плотолюбивую ду­шу, не жаловалась на жестокость Антиоха Сирийского тирана, не огорчалась мучениями и злополучием своих сыновей, но приняла одиночество как благодеяние и лишение детей как помощь; как Стефан, побиваемый камнями, не считал себя поражаемым, но скорее оживотворяемым: так и мы обяза­ны благодарностью богоборцам за доброе последствие, — за то, что они сделались для нас виновниками столь многих благ, хотя и поступили так не с целью благодетель­ствовать, но как враги.

Ибо благодетельствуют, не желая того, и враги, иногда не менее самых искренних друзей; диавол принес Иову больше пользы, чем вреда; царь Ассирийский стал "благодетелем Даниила. Три отрока да исповедают благодарность пещи вавилонской; претренный Исаия да хвалит евреев; Захария, закланный между храмом и жертвенником, да воздаст честь своим убийцам; Иоанн, которому отсекли голову, да назовет Ирода своим благодетелем, а Апостолы тех, которые их вяза­ли и бичевали, и все мученики да возлюбят своих гонителей; потому что если бы они не открыли поприще, то борцы не могли бы проявить своего мужества.

И так, чему же нам более удивляться в предлежащих на­шему прославлению мужах, множеству их, мужеству или нелицемерному единодушию? Но не пройдем прежде всего бесчувственно и неблагодарно числа их; ибо имеющий стольких заступников никогда не отойдет без исполнения своих молитв и прошений, хотя бы обременен был множеством грехов. В пользу этой мысли и надежды свидетель,— сам Бог в беседе с Авраамом.

Когда Он принимал ходатайство за Содомлян, то искал не сорока, но только десяти праведников для того, чтобы пощадить город, готовый к погибели. Мы же, по Апостолу, имея «толик облежащий нас облак свидете­лей» (Евр.12, 1.), признаем себя блаженны­ми, радуясь в надежде, терпя в молитве и приобщаясь памяти мучеников; ибо сорок мучеников суть крепкие защитники от вра­гов и надежные ходатаи в молитве пред Господом.

В надежде на них да дерзает Христианин, хотя бы диавол измышлял на тебя искушения, и лукавые люди восставали, и тираны пылали яростью, и море бушева­ло, и земля не приносила того, что ей наз­начено производить для людей, и небо угро­жало бедствиями. Ибо при всякой нужде, при всяком обстоятельстве, ему достаточно их силы, и он может получить обильную бла­годать от Христа, Которому подобает вся­кая слава во веки. Аминь.

      Похвальное слово преподобному отцу нашему Ефрему   К настоящей беседе побуждает меня та­инственная притча божественного Евангелия о светильнике (Матф.5, 14—17): она освобож­дает язык от узе молчания, уравнивает пути мыслей, делая их удобными как гладкие стези, для торжественного шествия при­готовляет величественную колесницу слога, громогласно провозглашая следующие слова: «И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме» (Матф. 5, 15)

, и затем указывает сокровенный смысл сего, говоря: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела» (16). Итак не будет ли грехом скрываться и боязливо молчать там, где сам Господь повелел быть дерзновенным. Он возжег как бы ясный и светлейший солнца светильник, —жизнь сего божествен­ного Отца нашего, для того, чтобы мы по­вествовали о ней; Он хочет, чтобы жизнь сия не была сокрываема под спудом молчания, но чтобы поставлена была на самой выси церковной, так чтобы видна была всем живущим в доме вселенной; и что­бы люди, смотря на нее, прославляли Отца, «иже на небесех».

Посему не до такой степени мы должны уважать отеческое запрещение почившего, чтоб уничижать Владычнее повеление; напротив, отсюда-то и нужно начать похвалу, хотя то, о чем теперь упоминаем, по правилам похвальных слов, должно бы иметь место на конце слова. Ибо кто способен хорошо обсудить дело, тому это запрещение никак не может помешать увенчать похва­лами человека чуждающегося человеческой славы; эти узы запрещения — не узы; это удержание, — не удержание; но побуждение для любящих его к противоположному.