Ибо благодетельствуют, не желая того, и враги, иногда не менее самых искренних друзей; диавол принес Иову больше пользы, чем вреда; царь Ассирийский стал "благодетелем Даниила. Три отрока да исповедают благодарность пещи вавилонской; претренный Исаия да хвалит евреев; Захария, закланный между храмом и жертвенником, да воздаст честь своим убийцам; Иоанн, которому отсекли голову, да назовет Ирода своим благодетелем, а Апостолы тех, которые их вяза­ли и бичевали, и все мученики да возлюбят своих гонителей; потому что если бы они не открыли поприще, то борцы не могли бы проявить своего мужества.

И так, чему же нам более удивляться в предлежащих на­шему прославлению мужах, множеству их, мужеству или нелицемерному единодушию? Но не пройдем прежде всего бесчувственно и неблагодарно числа их; ибо имеющий стольких заступников никогда не отойдет без исполнения своих молитв и прошений, хотя бы обременен был множеством грехов. В пользу этой мысли и надежды свидетель,— сам Бог в беседе с Авраамом.

Когда Он принимал ходатайство за Содомлян, то искал не сорока, но только десяти праведников для того, чтобы пощадить город, готовый к погибели. Мы же, по Апостолу, имея «толик облежащий нас облак свидете­лей» (Евр.12, 1.), признаем себя блаженны­ми, радуясь в надежде, терпя в молитве и приобщаясь памяти мучеников; ибо сорок мучеников суть крепкие защитники от вра­гов и надежные ходатаи в молитве пред Господом.

В надежде на них да дерзает Христианин, хотя бы диавол измышлял на тебя искушения, и лукавые люди восставали, и тираны пылали яростью, и море бушева­ло, и земля не приносила того, что ей наз­начено производить для людей, и небо угро­жало бедствиями. Ибо при всякой нужде, при всяком обстоятельстве, ему достаточно их силы, и он может получить обильную бла­годать от Христа, Которому подобает вся­кая слава во веки. Аминь.

      Похвальное слово преподобному отцу нашему Ефрему   К настоящей беседе побуждает меня та­инственная притча божественного Евангелия о светильнике (Матф.5, 14—17): она освобож­дает язык от узе молчания, уравнивает пути мыслей, делая их удобными как гладкие стези, для торжественного шествия при­готовляет величественную колесницу слога, громогласно провозглашая следующие слова: «И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме» (Матф. 5, 15)

, и затем указывает сокровенный смысл сего, говоря: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела» (16). Итак не будет ли грехом скрываться и боязливо молчать там, где сам Господь повелел быть дерзновенным. Он возжег как бы ясный и светлейший солнца светильник, —жизнь сего божествен­ного Отца нашего, для того, чтобы мы по­вествовали о ней; Он хочет, чтобы жизнь сия не была сокрываема под спудом молчания, но чтобы поставлена была на самой выси церковной, так чтобы видна была всем живущим в доме вселенной; и что­бы люди, смотря на нее, прославляли Отца, «иже на небесех».

Посему не до такой степени мы должны уважать отеческое запрещение почившего, чтоб уничижать Владычнее повеление; напротив, отсюда-то и нужно начать похвалу, хотя то, о чем теперь упоминаем, по правилам похвальных слов, должно бы иметь место на конце слова. Ибо кто способен хорошо обсудить дело, тому это запрещение никак не может помешать увенчать похва­лами человека чуждающегося человеческой славы; эти узы запрещения — не узы; это удержание, — не удержание; но побуждение для любящих его к противоположному.

Ибо в том самом, что он хотел избежать наших похвал, своим запрещением положив преграду нашему намерению, мы находим повод к похвальному слову (в честь его). Если каждое его совершенство подает повод к совершенной похвале, то всего более — то, что его не радует похвала: ибо он хотел не казаться, а быть добродетельным. Посему за одно только это, хотя бы он но совершил ничего другого достойного похвалы, его по справедливости можно восхвалить; он сказал, что радует­ся похвалам столько, что узами запрещения налагает на них печать осуждения.

Но нам это запрещение отверзает первое поприще слова и дает полную возможность идти, имея в виду цель и не стремиться на уда­чу, но шествовать царским путем, верно умозаключая, что если б оный дивный Божий человек не чувствовал себя достойным похвал, то не возбранял бы желающим хвалить его. Ибо никакой человек, не славящийся самыми великими добродетелями, не завещает остающимся по нем пре­дать забвению память о нем. К этому нуж­но сказать и следующее.

Как Павел, вития благодати, невестоводитель церкви, уста Хри­стовы, не лишил себя названия Апостола тем, что сказал о себе: «несть достоин наречещися Апостол» (1Кор. 15, 9); напротив чрез это самое смирение приобрел еще большую славу: так и великий наш отец, по смирению почитавший себя недостойным похвал, впоследствии окажется вполне достойным оных.

И так если наш церковный закон обык­новенно увенчивает ревнителей добродетели за совершение ее в различных видах, и из них особенно тех, кои духовно возвы­сились своим смиренномудрием, по слову. Господа, в Евангелии: «смиряяй себе вознесет­ся» (Лук.18, 14.); то вовсе не заслуживают порицания, насмешки и даже осуждения те, кои описывают добродетели сего богоносного отца и восстановляют пред нами жизнь его как бы некий живой и одушевленный памятник.

И сказанное нами мудрый слушатель признает за неложное, собрав в заключение слова разные роды его добро­детелей, из коих мы, сплетая как бы некий позлащенный венец, украшенный драго­ценными и разнообразными камнями, приносим оный как вожделенный дар невесте Христовой, — Церкви: ибо она с радостью принимает такие дары, когда приходит еже­годная память праведных.

Круговращение времени привело нас ныне к прославлению Ефрема, и можно ли без великой радости встретить день его памяти? Я буду говорить о том Ефреме, имя которого повторяется устами всех христиан — Ефреме из Сирии: ибо я не стыжусь рода того, чьими нравственными деяниями хвалюсь. Я буду прославлять того Ефрема, свет жиз­ни и учения которого воссиял для всего мира: ибо он знаем почти всей подсолнечной и только тем неизвестен, кои не знают великого светила церкви, Василия: Ефрема,—по истине мысленный Евфрат Церкви, которым орошаемое множество христиан, стократно возращает семя веры; Ефрема,—плодонос­ную виноградную лозу Божею, как бы слад­кими гроздами изобилующего плодами учения и услаждающего питомцев церкви полнотою божественной любви; Ефрема доброго и верного приставника благодати, соразмерно рас­пределяющего ученее добродетелей работающим вместе с ним (Господу)

и самым наилучшим образом устрояющего дом Владычний. О роде его и знаменитости, как собственной так и его предков, о доброй славе его родителей, о рождении и воспитании, о постепенном возрастании и телесных качествах, о счастливых дарованиях, обра­зовании и прочих отличиях, которые исчи­сляются и превозносятся похвалами у внешних писателей,—все это выставлять на вид считаем излишним здесь; поелику нами не принято восхвалять святых мужей таким образом.