Ибо в том самом, что он хотел избежать наших похвал, своим запрещением положив преграду нашему намерению, мы находим повод к похвальному слову (в честь его). Если каждое его совершенство подает повод к совершенной похвале, то всего более — то, что его не радует похвала: ибо он хотел не казаться, а быть добродетельным. Посему за одно только это, хотя бы он но совершил ничего другого достойного похвалы, его по справедливости можно восхвалить; он сказал, что радует­ся похвалам столько, что узами запрещения налагает на них печать осуждения.

Но нам это запрещение отверзает первое поприще слова и дает полную возможность идти, имея в виду цель и не стремиться на уда­чу, но шествовать царским путем, верно умозаключая, что если б оный дивный Божий человек не чувствовал себя достойным похвал, то не возбранял бы желающим хвалить его. Ибо никакой человек, не славящийся самыми великими добродетелями, не завещает остающимся по нем пре­дать забвению память о нем. К этому нуж­но сказать и следующее.

Как Павел, вития благодати, невестоводитель церкви, уста Хри­стовы, не лишил себя названия Апостола тем, что сказал о себе: «несть достоин наречещися Апостол» (1Кор. 15, 9); напротив чрез это самое смирение приобрел еще большую славу: так и великий наш отец, по смирению почитавший себя недостойным похвал, впоследствии окажется вполне достойным оных.

И так если наш церковный закон обык­новенно увенчивает ревнителей добродетели за совершение ее в различных видах, и из них особенно тех, кои духовно возвы­сились своим смиренномудрием, по слову. Господа, в Евангелии: «смиряяй себе вознесет­ся» (Лук.18, 14.); то вовсе не заслуживают порицания, насмешки и даже осуждения те, кои описывают добродетели сего богоносного отца и восстановляют пред нами жизнь его как бы некий живой и одушевленный памятник.

И сказанное нами мудрый слушатель признает за неложное, собрав в заключение слова разные роды его добро­детелей, из коих мы, сплетая как бы некий позлащенный венец, украшенный драго­ценными и разнообразными камнями, приносим оный как вожделенный дар невесте Христовой, — Церкви: ибо она с радостью принимает такие дары, когда приходит еже­годная память праведных.

Круговращение времени привело нас ныне к прославлению Ефрема, и можно ли без великой радости встретить день его памяти? Я буду говорить о том Ефреме, имя которого повторяется устами всех христиан — Ефреме из Сирии: ибо я не стыжусь рода того, чьими нравственными деяниями хвалюсь. Я буду прославлять того Ефрема, свет жиз­ни и учения которого воссиял для всего мира: ибо он знаем почти всей подсолнечной и только тем неизвестен, кои не знают великого светила церкви, Василия: Ефрема,—по истине мысленный Евфрат Церкви, которым орошаемое множество христиан, стократно возращает семя веры; Ефрема,—плодонос­ную виноградную лозу Божею, как бы слад­кими гроздами изобилующего плодами учения и услаждающего питомцев церкви полнотою божественной любви; Ефрема доброго и верного приставника благодати, соразмерно рас­пределяющего ученее добродетелей работающим вместе с ним (Господу)

и самым наилучшим образом устрояющего дом Владычний. О роде его и знаменитости, как собственной так и его предков, о доброй славе его родителей, о рождении и воспитании, о постепенном возрастании и телесных качествах, о счастливых дарованиях, обра­зовании и прочих отличиях, которые исчи­сляются и превозносятся похвалами у внешних писателей,—все это выставлять на вид считаем излишним здесь; поелику нами не принято восхвалять святых мужей таким образом.

И хотя и в этом отношении мы могли бы найти обильный предмет для до­стойной похвалы ему; но мы соплетем ему венец слова из того только, чем он сам прославил себя по жизни и учению; ибо по­хвалы нам следуют за то, что в нас самих, и награды за то, что зависело от на­шей воли. Относительно же того, что пере­числено, как порицания неосновательны, так и похвалы неуместны.

Ибо каким образом позволил бы хва­лить свое происхождение тот, кто презрел всякое мирское благородство и кто возжелал соделаться чадом Божиим чрез усыновле­ние благими делами? Или, каким образом позволил бы себя превозносить похвалами со стороны его отечества тот, кто считал чуждою себе всю землю, и кто отвращался от вещественного творения, как от чего-то враждебного, ради уготованного на небесах вечного блаженства?

Как, опять, стал бы услаждаться славою предков или роди­телей тот, кто совершенно отрешился от плотских влечений и тяготился самым покровом души, то есть телом, находя его как бы препятствием к быстрейшему течению по пути добродетели? Каким обра­зом, наконец возжелал бы похвал за телес­ное возрастание и воспитание, за ловкость или искусство, или за другое какое достой­ное презрение занятие, относящееся до сей жизни, тот, кто с раннего возраста вос­питался и возрос в упражнении божественным писанием, кто напоен быль приснотекущими потоками благодати, и по слову Апостола, достиг в меру возраста Христо­ва?

Итак, когда мы узнали, что великий Отец наш не любит величаться такими смешными похвалами, какими величаются лю­ди плотские; то попытаемся, хотя и скромно, почтить его от его собственных трудов: ибо слову не свойственно простираться свы­ше силы. Посему, дабы ни безмолвием не стеснить нашего желания, ни вступив на путь чуждый отцам, не заблудиться от пу­ти царского, постараемся избегая той и дру­гой крайности, украсить наше слово умерен­ностью.

Что же это такое, из чего мы предполо­жили составить похвалу? Деятельность и созерцание, за которыми следует собрание частных добродетелей, вера, надежда, лю­бовь, благочестие в отношении к Богу, упражнение в божественном Писании, чи­стота души и тела, постоянные слезы, пу­стынное житие, прехождение из места в ме­сто, удаление от пагубного, непрерывное учение, непрестанная молитва, пощение и бдение не знающие меры, возлежание на земле и строгий образ жизни превосходящие описание, нестяжательность и уничижение доводимые до высшей степени, милосердие постав­ляющее его выше естества человеческого, вдохновенная ревность против неистово восстающих на благочестие, проще сказать, все то, что составляет отличительные черты че­ловека по Богу.

Такими-то похвалами укра­шается Отец наш, и признает повествуе­мое о нем, и преимущества сии считает своими собственными и не отвергает слов (наших), как направленных не к его пользе, но к нашей; поелику и скудное повествование о нем становится для учащихся побуждением к добродетели. И мы не отынуду узнали сие, как из того, что он сам рассеял в своих писаниях, из которых мы, подобно трудолюбивой пчеле, из многих цветов собрав полезное, составили этот духовный сот.

И конечно он не гневается на нас за это предприятие, поели­ку уже не страшится лукавого демона, по действию которого претыкаются многие даже при самом конце подвигов, но однажды достигши мирного пристанища существ бесплотных, пребывает вне бури и волнения. Итак понемногу останавливаясь в нашем слове на каждом из перечисленных нами совершенств постараемся показать сему со­бранию, каков был чудный (сей муж)