И хотя и в этом отношении мы могли бы найти обильный предмет для до­стойной похвалы ему; но мы соплетем ему венец слова из того только, чем он сам прославил себя по жизни и учению; ибо по­хвалы нам следуют за то, что в нас самих, и награды за то, что зависело от на­шей воли. Относительно же того, что пере­числено, как порицания неосновательны, так и похвалы неуместны.

Ибо каким образом позволил бы хва­лить свое происхождение тот, кто презрел всякое мирское благородство и кто возжелал соделаться чадом Божиим чрез усыновле­ние благими делами? Или, каким образом позволил бы себя превозносить похвалами со стороны его отечества тот, кто считал чуждою себе всю землю, и кто отвращался от вещественного творения, как от чего-то враждебного, ради уготованного на небесах вечного блаженства?

Как, опять, стал бы услаждаться славою предков или роди­телей тот, кто совершенно отрешился от плотских влечений и тяготился самым покровом души, то есть телом, находя его как бы препятствием к быстрейшему течению по пути добродетели? Каким обра­зом, наконец возжелал бы похвал за телес­ное возрастание и воспитание, за ловкость или искусство, или за другое какое достой­ное презрение занятие, относящееся до сей жизни, тот, кто с раннего возраста вос­питался и возрос в упражнении божественным писанием, кто напоен быль приснотекущими потоками благодати, и по слову Апостола, достиг в меру возраста Христо­ва?

Итак, когда мы узнали, что великий Отец наш не любит величаться такими смешными похвалами, какими величаются лю­ди плотские; то попытаемся, хотя и скромно, почтить его от его собственных трудов: ибо слову не свойственно простираться свы­ше силы. Посему, дабы ни безмолвием не стеснить нашего желания, ни вступив на путь чуждый отцам, не заблудиться от пу­ти царского, постараемся избегая той и дру­гой крайности, украсить наше слово умерен­ностью.

Что же это такое, из чего мы предполо­жили составить похвалу? Деятельность и созерцание, за которыми следует собрание частных добродетелей, вера, надежда, лю­бовь, благочестие в отношении к Богу, упражнение в божественном Писании, чи­стота души и тела, постоянные слезы, пу­стынное житие, прехождение из места в ме­сто, удаление от пагубного, непрерывное учение, непрестанная молитва, пощение и бдение не знающие меры, возлежание на земле и строгий образ жизни превосходящие описание, нестяжательность и уничижение доводимые до высшей степени, милосердие постав­ляющее его выше естества человеческого, вдохновенная ревность против неистово восстающих на благочестие, проще сказать, все то, что составляет отличительные черты че­ловека по Богу.

Такими-то похвалами укра­шается Отец наш, и признает повествуе­мое о нем, и преимущества сии считает своими собственными и не отвергает слов (наших), как направленных не к его пользе, но к нашей; поелику и скудное повествование о нем становится для учащихся побуждением к добродетели. И мы не отынуду узнали сие, как из того, что он сам рассеял в своих писаниях, из которых мы, подобно трудолюбивой пчеле, из многих цветов собрав полезное, составили этот духовный сот.

И конечно он не гневается на нас за это предприятие, поели­ку уже не страшится лукавого демона, по действию которого претыкаются многие даже при самом конце подвигов, но однажды достигши мирного пристанища существ бесплотных, пребывает вне бури и волнения. Итак понемногу останавливаясь в нашем слове на каждом из перечисленных нами совершенств постараемся показать сему со­бранию, каков был чудный (сей муж)

и какой он достиг меры духовного восхождения. Веры правой он строго держался, никуда не уклоняясь от благочестия, в чем мы удостоверялись как из писаний его, так и из суждения о нем церкви, ибо он равно отвращался и от нелепого Савеллиева слияния и от безумного Ариева разделения. Стоял же в пределах благочестия, единую и невин­ную и Пресвятую Троицу разделяя по числу и соединяя по существу, дабы и не оскорбить божество мнением о его скудости по-иудейски, и не допустить дерзкой мысли о множе­стве богов, по-язычески,—заблуждения, в которых можно уличить безумствующих о непостижимой Троице.

Отрицающего же Сло­во учения Аполлинария он до того отвра­щался, что прилагал всевозможное старание исторгнуть его из всякой христианской души. И необузданные уста Аномеев также заграждал многими доводами и свидетель­ствами из Писания, оставив нам величай­шее утверждение, — свои богопросвещенные писания. Коли бы кто пожелал увидеть поражение крайне дерзкого Новата, в словесной борьбе, с ним Ефрема, пусть посмотрит на падение противника: здесь найдет, что наш учитель, в изложении учения, настоль­ко превосходит силою (своего противника)

, насколько искусный в ратоборстве муж отрока слабосильного по малому возрасту. И не только ему современные и прежде возни­кавшие из худого семени плевелы ересей исторгал он правым словом веры, но низлагал и имевшие принести вред в будущем, предвидя их пророческим взором. Доказательствами сего наполнены его стихо­творения и прочие писания. Так, никогда сей сын истины не изменял истине; надежда же у него была одна,—на Бога, от которого достойным чаемых благ воздаются награ­ды.

Посему во всю жизнь, словом и делом он любил повторять псаломское изречение: «на него упова сердце мое, и поможе ми» (Пс. 27, 7.). «Уповающего же на Господа милость сего обыдет» (Пс. 31, 10.). Упование на Господа не только уподобляет его горе Сиону (Пс. 124, 1), но и возводит стяжавшего оное до высочайшего блаженства, как можно на­учиться от самых пророков.

Ибо Давид говорит: «блажен муж, ему же есть имя Господне упование его» (Пс. 39, 5); Иеремия: «блажен человек, иже надеется на Господа и будет Господь упование его; и будет яко древо насажденное при водах. и во влаге пу­стит корение свое, и не убоится, ада приидет зной» (Иер.17, 7—8): Исаия: «Господь царь наш», Господь Спас наш, «Сам спасет нас. Се Бог мой, Спас мой.

Господь, уповая буду на него и не убоюся» (Пс. 35., 22. Пс. 12, 2); бла­женный Павел увещевает и говорит: «да держим, исповедание упования: верен бо есть обещавый нам» (Евр.10, 23). Питаемый сею божественною и непрелож­ною надеждою он презрел все мирское и возжелал единой вечной славы. Любовь же к Богу и ближнему он соблюдал так тща­тельно, что отходя от жизни так говорил (

прилично привести здесь самые речения богоносного отца, как превосходнейшие всякого доказательства): «ннкаким образом, во всю жизнь свою, я не роптал на Господа и слово безумное не исходило из уст моих; во всю жизнь свою я не клял никого и ни­когда ни с одним верным не бранился.» О, блаженный язык, дерзновенно изрекший такие слова, которые более приличны Ангелам, по невещественности и невозмутимо­сти их жизни, а для нас, служащих пло­ти, чужды, выше естества, и трудно выпол­нимы.