Таким, образом по­елику, он пренебрегал славою и богатством, и более возлюбил совершеннейшее, то и здесь он является соревнователем Апостолов в стремлении к равному с ни­ми совершенству. Нужно ли говорить что-нибудь об его смиренномудрии, когда каждое его слово и писание явно гласят нам об этой добро­детели, к которой он и стремился преиму­щественно пред другими?

Да и каким образом тот, кто вызывал слезы слезами, кто по своему суровому и чуждому удовольствий образу жизни, как говорит писание, «пепел яко хлеб» ел и «питие с плачем» растворял (Пс.101, 10.) мог преткнуться душевною стопою о камень гордости или самомнения? Мог ли страдать гордостью тот, кто пренебрегал всякою человеческою славою, и если во время земной жизни кто-нибудь хвалил его, то со скорбью переносил это, ча­сто менялся в лице и опускал голову к земле, покрывался легким потом, упорно безмолвствовал, как будто стыд, связывал язык его?

Отходя же в блаженную и вечную жизнь, он опять с сильным прещением возбранял подобные похвалы себе, говоря: «не слагайте песней о Ефреме, не говорите ему похвальных речей, не погребайте меня, в драгоценной одежде, не воздвигайте особого памятника над телом моим; ибо мною дан обет Богу быть странником среди чужеземцев: «пресельник аз и пришлец яко же вси отцы мои» (Пс. 38, 13.).

Таким образом ты имеешь в обилии ясные свидетельства и об этой добродетели, точно также как и о прочих. Что же касается милосердия и сострадания; то истина требует и повелевает признать его не только исполнителем, но и учителем сих добродетелей. Потому что при совер­шенной нестяжательности, не имея возможно­сти подавать что-либо нуждающимся, он исполнял дело милосердия тем, что своими частыми увещаниями возбуждал к милосер­дию других.

Ибо его слово, и приличность отсутствия его, было богоустроенным ключом, отпиравшим сокровищницы богатых и раздававшим нуждающимся необходимое. А одного взгляда на ангелоподобный вид его, в котором отражалась простота, кро­тость и великая доброта, достаточно было, чтобы расположить к сострадание и милосер­дно человека самого неумолимого. И кто до такой степени был лишен всякого стыда, чтобы при взгляде на него не покраснеть и не сделаться, так сказать, лучшим самого себя?

Может быть, кто-нибудь слыша о таком множестве совершенств в этом божественном муже, подумает, что ему не­доступна была глубина (разумения) церковных догматов. Имел ли он, скажет, на это время, отвлекаемый от сего исполнением столь многих добродетелей? Но у него не поверхностно было знание божественных догматов, потому что он владел им не в такой только мере, чтобы поговорить с другими и предложить увещание; но ему хо­рошо было известно и то и другое: и самые догматы церкви и то, что осмеливается им противоречить; первые на столько, насколько нужно было для успеха изучившему, последние, чтобы обличать еретиков; ибо он пы­лал ревностью против этих зверей церк­ви.

Поэтому то и до нас дошло одно неписанное сказание, которое ясно показывает его ревность по истине, такого рода. Легко­мысленный или лучше сказать безумный и бессмысленный Аполлинарий, измысливший и отрыгнувший из своего чрева много новиз­ны, составил противное благочестию сочинение в двух книгах. Эти книги для хранения он вручил какой-то женщине, бывшей, как шла молва, с ним в связи.

Когда великому Ефрему стало известно об этом сочинении, то сей мудрый приняв на себя вид его единомысленника, приходит к женщине, хранившей эти нечестивые кни­ги, знакомится с нею, приносит ей подар­ки, как бы на благословение от пустыни, выдумывает, быть может, нечто и другое. За тем просит дать ему сочинения учителя, для полезного, как говорил, употребления, чтобы он мог успешнее бороться с еретиками (это нас он так называл).

Она же по недогадливости, обманувшись сочла его одним из последователей Аполлинария и от­дала эти книги Ефрему, прося его поскорее возвратить их. Этот же (новый) великий Иаков запнувший скверного Исава (Быт. 27, 36.) и похитивший лукавого первенца его мы­слей, мудро поступил; ибо он склеил все листы, вымазав их рыбьим клеем, и из всей книги сделал одну массу, так как сильная склейка не дозволяла отделить одну страницу от другой.

Отделавши так эти две книги, он возвратил той женщине, ко­торая дала ему их. Она как женщина, и притом не знавшая о хитроумном умысле, видя по наружности книги целыми, не стала внимательно рассматривать того, что было внутри. По прошествии же нескольких, не многих дней, божественный старец пред­лагает  некоторым из православных выз­вать нечестивого Аполлинария на состязание.

Тот принял это приглашение и сильно на­деясь на нечестивые книги, явился в назна­ченный день. Будучи уже в преклонных летах, вести прение на словах он отка­зался, а просил принести к нему книги, чтобы по ним можно было давать ответы и возражать. Как скоро соучастники его при­несли книги, сильно гордясь ими, то этот не на добро состарившийся в многолетней неправде судия, начинает раскрывать одну из книг.

Когда же намазанные клеем ли­сты не дозволяют этого, он старается сде­лать это по средине книги, но и там она оказывается склеенною. Оставив в покое первую, принялся за другую; но увидав, что и в том тоже нельзя разделить листов и развернуть ее, от стыда изменился в лице, и от неудачи так упал духом, что уда­лившись из собрания, впал в совершен­ное уныние и болезнь, и наконец чуть бы­ло не умер, будучи не в силах вынести такого унижения.

Таков был в своей рев­ности о благочестии великий отец наш и учитель Ефрем. В известных случаях, когда не было нужды в борьбе, он показывал кротость и миролюбие, а в других, особенно когда представлялась какая-нибудь опасность для веры, являлся твердым и су­ровым, действовавшим мудро всеми сред­ствами, каких требовало время: Таким образом и в своей ревности о славе Божьей он был не меньшим, чем в своих вели­ких постах, слезах и непрестанных мо­литвах, а лучше сказать, гораздо большим, потому: что все то служило на пользу одному подвижнику, а это вело к общему благу.

Ис­тинная слава хорошего охотника выказывается в борьбе с дикими зверями, отличного кормчего, —во время противных кораблю ветров, мудрого врача,—при трудноизлечи­мых болезнях, храброго воина - в минуту жестокой битвы со врагом; и слава подвиж­ника и ревнителя благочестия,—в минуту опасностей и нестроений, когда требуется спасать себя и других от наветов.