Когда великому Ефрему стало известно об этом сочинении, то сей мудрый приняв на себя вид его единомысленника, приходит к женщине, хранившей эти нечестивые кни­ги, знакомится с нею, приносит ей подар­ки, как бы на благословение от пустыни, выдумывает, быть может, нечто и другое. За тем просит дать ему сочинения учителя, для полезного, как говорил, употребления, чтобы он мог успешнее бороться с еретиками (это нас он так называл).

Она же по недогадливости, обманувшись сочла его одним из последователей Аполлинария и от­дала эти книги Ефрему, прося его поскорее возвратить их. Этот же (новый) великий Иаков запнувший скверного Исава (Быт. 27, 36.) и похитивший лукавого первенца его мы­слей, мудро поступил; ибо он склеил все листы, вымазав их рыбьим клеем, и из всей книги сделал одну массу, так как сильная склейка не дозволяла отделить одну страницу от другой.

Отделавши так эти две книги, он возвратил той женщине, ко­торая дала ему их. Она как женщина, и притом не знавшая о хитроумном умысле, видя по наружности книги целыми, не стала внимательно рассматривать того, что было внутри. По прошествии же нескольких, не многих дней, божественный старец пред­лагает  некоторым из православных выз­вать нечестивого Аполлинария на состязание.

Тот принял это приглашение и сильно на­деясь на нечестивые книги, явился в назна­ченный день. Будучи уже в преклонных летах, вести прение на словах он отка­зался, а просил принести к нему книги, чтобы по ним можно было давать ответы и возражать. Как скоро соучастники его при­несли книги, сильно гордясь ими, то этот не на добро состарившийся в многолетней неправде судия, начинает раскрывать одну из книг.

Когда же намазанные клеем ли­сты не дозволяют этого, он старается сде­лать это по средине книги, но и там она оказывается склеенною. Оставив в покое первую, принялся за другую; но увидав, что и в том тоже нельзя разделить листов и развернуть ее, от стыда изменился в лице, и от неудачи так упал духом, что уда­лившись из собрания, впал в совершен­ное уныние и болезнь, и наконец чуть бы­ло не умер, будучи не в силах вынести такого унижения.

Таков был в своей рев­ности о благочестии великий отец наш и учитель Ефрем. В известных случаях, когда не было нужды в борьбе, он показывал кротость и миролюбие, а в других, особенно когда представлялась какая-нибудь опасность для веры, являлся твердым и су­ровым, действовавшим мудро всеми сред­ствами, каких требовало время: Таким образом и в своей ревности о славе Божьей он был не меньшим, чем в своих вели­ких постах, слезах и непрестанных мо­литвах, а лучше сказать, гораздо большим, потому: что все то служило на пользу одному подвижнику, а это вело к общему благу.

Ис­тинная слава хорошего охотника выказывается в борьбе с дикими зверями, отличного кормчего, —во время противных кораблю ветров, мудрого врача,—при трудноизлечи­мых болезнях, храброго воина - в минуту жестокой битвы со врагом; и слава подвиж­ника и ревнителя благочестия,—в минуту опасностей и нестроений, когда требуется спасать себя и других от наветов.

Итак, не было такого рода добродетели у кого-либо из древних подвижников, в которой и он не преуспел бы. Душу его можно срав­нить с источником, струящимся разнообраз­ными потоками, где прекрасно соединены польза, сладость, приятность; или с лугом, украшенным различными душистыми цвета­ми; или с небесным сводом, блистающим различными светилами; или с раем во Эдеме, как известно, светлоукрашенным бесчисленными плодовитыми деревьями (

за исключением впрочем того, что сей рай был недоступен для лукавейшего змия,—винов­ника нашего изгнания); или вообще со всеми теми прекрасными и приятными предметами, которые природа украсила многими и раз­личными, совершенствами. Таковою разумей блаженную душу великого Ефрема, отовсюду украшенную многими видами добродетелей, потому что в течение всей своей жизни сей дивный муж полагал свою заботу в том, чтобы стяжать всецелую добродетель, один старался приобрести все совершенства.

Подражая богоприятному жертвоприноше­нию первого в числе праведных, Авеля, он подобно священнику принес Господу не приношение от агнцев и не тук, но жертву бескровную, разумное служение, всесожигаемое чистотою жизни;  во всем буду­чи равен ему, за исключением того, что не погиб от лукавого убийцы, но преставился от сей жизни подобно ему, избежав сетей человеконенавистника демона, и став выше его коварных замыслов.

Соревнуя Еноху в его уповании, он не только призывал сам имя Господа Бога, но научил вместе с ним призывать оное и других. Он за­ботился не о том, чтобы подобно Еноху странно преложиться от земли в рай, но чтобы прейти от вещественных пристра­стий в область духа. Ною он уподобился не тем, что в деревянном ковчеге спас небольшую часть человеческого рода; но тем, что оградив отовсюду свою душу невредимо прешел треволнение жизни, ничего не утратив из груза добродетели.

Подра­жая во многом другом Аврааму, как например: в вере и кротости, в любви к Богу, особенно же в удалении от мира, как тот, из отечественной земли и род­ства, он подражал ему и в жертвоприно­шении единородного тем, что как добро­вольное приношение принес Богу собствен­ное тело, «умертвив уды, яже на земли» (Кол. 3, 5.). Исааку он подражал в доброволь­ной готовности умереть, но не от отца, как тот.

Ибо он на всяк день принося себя, подобно Апостолу, в жертву, телом, сколь­ко то зависело от произволения, предавал себя в жертву, духом же жил и жил Бо­гу чрез чистое приношение своего тела, как бы овна. Иакову в том, что запнул скверного Исава, то есть родоначальника ере­сей и восхитил первородство,—правые догматы церкви, и в том еще, что видел не лествицу, простирающуюся от земли до неба, но огненный, до неба досягающей столп, как бы озаривший большим светом глу­бину таинства.

Кроме того, приближаясь к отрешению от тела, подобно Иакову, он изрекает благословенья ученикам своим, как тот своим сынам, и если кто тщательно вникнет в сии благословения, подумает, что это речи самого великого Иакова. Иосифу особенно уподобился целомудрием, телесною непорочностью и чистотою, а гораздо более раздаянием слова, подобным Иосифову раз­даянию хлеба.