Мы бессмертны. К вопросу о самоубийстве.

Выше мы имели дело с теоретическим отрицанием бессмертия души человеческой и будущей жизни. Теперь мы переходим к практическому отрицанию бессмертия, выражающемуся в самоубийстве. К несчастью, последнего рода

отрицание бессмертия души человеческой заявляет себя довольно громко в наше время. На наших глазах число случаев самоубийства возросло в такой степени, что это печальное явление сделалось, по справедливости, знамением нашего времени. Характерно, что почти общим мотивом, приводящим к самоубийству, слышится одно: "Жизнь надоела - не стоит жить". Без сомнения, это явление имеет связь с духом нашего времени.

На первой странице нашего сочинения мы сказали, что мысль о необходимости самоубийства для многих - последнее словом пантеистической и пес-симистической философии, представителями которой являются, в частности, Шопенгауэр и Гартман. По их учению, бытие хуже и ниже небытия. Всякая индивидуальная жизнь есть зло и бедствие; источник всех бедствий жизни заключается не иначе как в самой жизни. Поэтому конечной целью жизни и деятельности всякого человека должно быть уничтожение самой основы всякой жизни.

Мораль, вытекающая из этого учения, проста: призыв к самоубийству в той или другой форме и указание средства для совершения наиболее радикального самоубийства, захватывающего саму основу индивидуального бытия. Это мы видим в нравственном учении Шопенгауэра, представляющего человеку один идеал и одну добродетель - погашение индивидуальной воли к жизни, а значит, полное самоуничтожение, бесповоротное и безысходное. То же самое сквозит и в практической философии Гартмана, полагающей конечную цель и человека, и всего мира в достижении безболезненное состояния успокоенности через погашение воли и прекращение бытия.

Мы не хотим, конечно, сказать, что все самоубийства происходили вследствие сознательного усвоения этого пессимистического учения, этого нового буддизма в христианском мире. Но дело в том, что основной тон этого безотрадного учения совпадает с основным направлением нашего времени и служит его выражением. Жажда удовольствий, усиленная погоня за роскошью, преследование исключительно практических интересов - вот явления, характеризующие нравы современного общества. Поэзия, искусство и все идеальное, духовное не во вкусах нашего времени.

Теперь человек (если он истинный сын практического, положительного века) ищет обыкновенно везде и во всем, под разными видами, прежде всего "хлеба" - то есть, материальных благ и наслаждений. Отсюда и совершенное равнодушие к высшим целям жизни, ко всему, что придает ей настоящую цену и смысл, что питает и поддерживает ее; и в конце концов - равнодушие к самой жизни, к этому бесцветному и бесцельному существованию. И вот "больной сын больного века", разочаровавшийся в жизни, накладывает на себя руки, оставляя нам в назидание свою горькую исповедь: "Жизнь надоела - не стоит жить".

"Мне, пожалуй, укажут, что в наш век убивают себя и люди никогда не занимавшиеся высшими вопросами; тем не менее, убивают себя загадочно, безо всякой видимой причины. Мы, действительно, видим очень много (а обилие это опять-таки своего рода загадка) самоубийств странных и загадочных, сделанных вовсе не по нужде, не по обиде, без всяких видимых причин, вовсе не вследствие материальных недостатков, оскорбленной любви, ревности, болезни, ипохондрии или сумасшествия, а так, неизвестно почему совершившихся.

Такие случаи в наш век составляют большой соблазн, и так как совершенно невозможно в них отрицать эпидемию, то обращаются для многих в самый беспокойный вопрос. Все эти самоубийства я, конечно, объяснять не возьмусь, да и, разумеется, не могу, но зато я твердо убежден, что в большинстве своем, прямо или косвенно, эти самоубийцы покончили с собой из-за одной и той же духовной болезни - от отсутствия высшей идеи существования в их душе.

В этом смысле наша индифферентность, эта современная русская болезнь, истерзала все души. Право, у нас теперь иной даже молится и церковь ходит, а в бессмертие своей души не верит. То есть не то что не верит, а просто об этом никогда не думает. А между тем только из этой веры выходит весь высший смысл и значение жизни, выходит желание жить. О, повторяю, есть много охотников жить без всяких идей и без всякого высшего смысла, жить просто животной жизнью.

Однако есть многие, - и что всего любопытнее - с виду может быть, грубые и порочные натуры, душа которых (а они об этом даже и не подозревают), давно уже тоскует по высшим целям и значению жизни. Такие не успокоятся на любви к кулебякам, красивым рысакам, разврату, чинам, власти, поклонению подчиненных, швейцарам у дверей домов. Такой застрелится вроде бы не из-за чего, а на самом деле от тоски, хотя и бессознательной, по высшему смыслу жизни, не найденному им нигде.

Глядя на подобных людей, разумеется, трудно по-верить, что они покончили с собой из-за тоски по высшим целям жизни. "Да они ни о каких целях совсем и не думали, они ни о чем таком никогда и не говорили, а только делали гадости", - вот общее мнение.

Что ж, пусть не заботились и делали гадости. Кто знает, какими сложными путями в жизни общества эта высшая тоска передается душе и заражает ее? Идеи летают в воздухе, но непременно по законам. Они живут и распространяются по законам слишком трудно для нас уловимым. Они заразительны, и знаете ли вы, что в общем настроении жизни иная идея, забота или тоска, доступная лишь высокообразованному и развитому уму, может вдруг передаться почти малограмотному существу, грубому, ни о чем подобном никогда не заботившемся прежде и вдруг заразить его душу своим влиянием?

Мне, пожалуй, укажут на то, что в наш век убивают себя даже дети или молодежь, которая в силу возраста еще не испытала жизни. А у меня именно есть тайное убеждение, что наша молодежь страдает и тоскует от отсутствия высших целей в жизни. В наших семьях о высших целях жизни почти и не упоминается, а об идее бессмертия не только уже не думают, но даже слишком часто относятся к ней скептически, причем высказывают свои мысли при детях, да еще, пожалуй, с нарочитым назиданием... Наше юное поколение обречено само отыскивать себе идеалы и высший смысл жизни. Наша молодежь поставлена в такие условия, что абсолютно нигде не находит никаких указаний на высший смысл жизни. От наших умных людей и вообще от своих руководителей она может заимствовать в наше время, повторяю, скорее лишь скептический взгляд, а не что-либо положительное, во что можно верить, что уважать, обожать, к чему стремиться.

Между тем именно это так нужно, так необходимо для молодежи, именно этого она жаждет и жаждала везде и всегда! А если бы и смогли и были еще в силах ей передать что-нибудь из правильных указаний в семье или в школе, то опять-таки и в семье, и в школе (конечно, не без некоторых исключений) слишком стали к этому индифферентны из-за множеством иных, практически и по-современному интересных задач и целей". 65