«...Иисус Наставник, помилуй нас!»
Фашизм и христианство несовместимы. На протяжении семнадцати столетий Грузинская Православная Церковь была духовным стержнем грузинского народа, его объединяющим началом. Теперь некоторые люди хотят обвинить Церковь в какой-то бредовой «фашизации» страны, в нравственной самоликвидации, то есть в отказе от христианских идеалов. Это не только оскорбление Церкви, это оскорбление самой истории грузинского народа. Но в Грузии, к счастью, большинство интеллигенции оказалось выше такой клеветы.
С другой стороны, некоторые говорят, что современная Православная Церковь - это перенесение в жизнь коммунистических принципов,- это жесткая доктрина, которая не даёт-де развиваться человеческой личности и закрепощает разум.
Налицо полнейшее непонимание принципов религии, непонимание того, что религию невозможно сопоставить с философской или политической системой. Коммунизм-то соткан из противоречий: он обещает свободу, но, вместо этого, осуществляет неслыханное в истории человечества насилие. Он декларирует право личности и полностью подавляет личность идеей государства, образно говоря, личность оказывается под мельничным жерновом. Он утверждает право мыслить и выражать свои убеждения, но заставляет принять как истину одну из идеологий - марксизм, хотя сама марксистско-гегельянская* диалектика полагает современный марксизм тезисом, который порождает антитезис и образует новую, более широкую, теорию в синтезе, то есть коммунизм утверждает то, что основано на самоотрицании.
* Гегель Георг Вильгельм Фридрих (1770-1831) - немецкий философ.
А религия учит об Откровении, которое не является произведением человеческой культуры и, как совершённое, не может быть изменено. В противоположность коммунистической идеологии религия призывает к добровольному «рабству» как системе нравственной дисциплины. Это не насилие над рабом, а скорее - момент отношений малого ребёнка и его родителей. Но, призывая к такому добровольному рабству, христианство на самом деле даёт свободу в восстановлении самой человеческой личности по образу Христа. Догмат - это не узость мышления, а критерий истины, данный высшим разумом - Богом. Более того, вера в догматы раскрепощает человеческий ум, она становится правильным ракурсом его интеллектуального зрения; ум освобождается от тирании греха и страстей, которые обычно управляют разумом, как руль кораблем. Не верить в догматы - это значит: из состояния верующего перейти в состояние ищущего, то есть из христианина сделаться богостроителем и богоискателем.
Что касается нравственной дисциплины христианства, которая кажется либералам жёсткой, то это - борьба не с человеком, а с грехом и аномалиями, являющимися инородным телом в человеческой душе. Лечение, предписанное больному, нельзя назвать насилием врача над больным. Напротив, лечение невозможно, если больной не будет пунктуально выполнять предписания врача. Поэтому запугивание фашизмом и коммунизмом одинаково лживо и бессовестно. В отношении к Православию это не более как психологический приём, рассчитанный на невежество людей и вызванный собственным невежеством.
Мы сталкиваемся со странным, но характерным фактом, который невозможно, да и вряд ли нужно скрывать. Подавляющее большинство интеллигенции относилось и относится к Православию с неприязнью, со скрытой или явной враждебностью, а большинство верующей и считающей себя христианской интеллигенции мало чего доброго сказало о Церкви. Интеллигенты восхищались Библией и говорили, что христианская мораль самая высокая в мире и что они считают себя внутренними христианами, только, обычно добавляли они,- «свободомыслящими» христианами. Но когда дело доходило до Церкви, особенно до обязанностей христианина включиться в церковную жизнь, настроение сразу же менялось. О Христе обычно говорили с уважением, а о Церкви - с презрением, переходящим в ненависть, как будто христианство и Церковь - два взаимоисключающих понятия. В чём здесь разгадка? Нам кажется, что некоторые интеллигенты читают Евангелие как красивую поэму, которая, в сущности, ни к чему их не обязывает. Конечно же, эти люди переживают некие эмоциональные взлёты; им кажется, что чтение Евангелия или знакомство с историей христианства само по себе делает их более чистыми и благородными. Но эмоции проходят, а человек остаётся таким же, каким и был. Можно мечтать, читая романы, можно мечтать с Евангелием в руках и говорить: «Как хорошо, как красиво, как это возвышенно!»,- а потом спокойно продолжать жить обыденной жизнью.
Но Церковь - это Евангелие в действии, Церковь - это, прежде всего, требование к человеку изменить свою жизнь, войти в новое духовное поле. И религия становится в первую очередь делом воли. Церковь требует от человека борьбы со страстями, особенно с духом гордыни. Способна ли интеллигенция в своём большинстве на этот подвиг? Возьмём творческую интеллигенцию: писателей, поэтов, художников, композиторов, музыкантов, артистов. В какой атмосфере живут они? Какими чувствами пропитана, словно губка, их душа?
Искусство - это культ душевных эмоций, которые передаются через словесные, музыкальные и зрительные образы, а на сцене сам артист превращается в образ своего героя. Аудитория требует от творческой интеллигенции остроты переживаний, новизны чувств и накала страстей. Страсти - это палитра красок, которыми пишутся всё новые и новые картины. Но Церковь учит, что человек должен бороться со страстями, как внутренней преградой между Душой и Богом. Люди искусства видят в страстях полноту жизни; искоренять их из Души для них означает смерть творчества. Люди искусства считают, что они могут вызывать страсти, как заклинатель - демонов, и затем отсылать их назад, как в аде, глубины собственной души. Жизнь духа им неизвестна и непонятна. Убить страсти - это убить своё творчество, которое люди искусства любят как собственного ребёнка. Бороться с гордостью - это бороться с главным стимулом их жизни. Играть в христианство эти люди готовы (хоть в Христа будут играть), а жить по-христиански (имеем в виду внутреннюю жизнь как очищение сердца) - нет. Они даже не понимают толком, что это такое. Когда люди искусства приходят в Церковь, то видят не Церковь, а только её внешнюю атрибутику, видят то, что мы назвали бы церковным искусством. Их внутренняя враждебность к Церкви может до некоторой степени сдерживаться внешними обстоятельствами, но когда есть возможность проявить эту враждебность, то они и не думают её скрывать. Это - насмешки, ирония, желание унизить, очернить и уничтожить Церковь, как своего противника. Если мы, отбросив ложное стеснение, посмотрим на личную жизнь творческой интеллигенции, то увидим, что, за немногим исключением, это - эмансипация страстей, это - язычество.
Безбожие распространилось в народе через интеллигенцию - при том, что она действовала в этом направлении с особой энергией. Христианские произведения в литературе можно пересчитать по пальцам, и то большей частью это не самые лучшие образцы творчества писателей и, мы бы сказали, не лучшие литературные образцы христианства. Зато при написании антирелигиозных памфлетов дух писателей как бы загорался и пронизывал их творения диавольской силой и увлечённостью.
Светская литература делает читателя причастником чувств своих героев. Она не совместима с заповедью Евангелия: блаженны чистые сердцем (Мф.5,8). Литература, музыка, театр заставляют человека жить эмоциональными переживаниями, то есть воспитывают страсти. И творческая интеллигенция старается доказать себе и народу что она чище и лучше Церкви. И её литература часто представляет сатану в образе Ангела света. Она оправдывает самые мерзкие движения человеческого сердца. Она называет разврат тем, что противоположно разврату,- любовью и правом любить. Для неё Церковь ассоциируется с духовной тюрьмой. Какая радость для интеллигенции: поиздеваться над священниками и монахами!
Многие интеллигенты восхищаются Библией, но мало кто прочел её до конца, зато свою библию - «Декамерон»* - почти каждый из них перечитал несколько раз.
* См., напр.: Боккаччо Д. Декамерон. М., 1970.
Научная интеллигенция находится в несколько лучшем положении, вернее - противоречия загнаны более глубоко, но гордостью своей «технари» могут превосходить даже творческую интеллигенцию. Обычно человек смотрит на науку как на интеллектуальную религию, а на себя как на представителя элиты. Для него Церковь - это некая система, система, созданная в раннем Средневековье и поэтому нуждающаяся в обновлении и совершенствовании. Представитель научной интеллигенции находится в поиске нового, без этого не существует науки. Но привычный для него принцип эволюционизма и релятивизма он, как правило, переносит и на религию. Внешняя сторона церковных обрядов, приверженность к традиции, которая основана на духовном совершенстве символического языка Церкви, и полнота её содержания - кажутся такому интеллигенту косными и отсталыми, он видит в них леность мысли и интеллектуальную слепоту. Если творческой интеллигенции необходима борьба со страстями, что для неё неприемлемо, то научной интеллигенции - подчинение своего интеллекта разуму Церкви (но учёные живут так, как будто их интеллект не имеет границ). Поэтому и те и другие не получают в Церкви того, чего ищут. Первые - аудитории для своей игры в христианство, вторые - лаборатории для своих «научных» экспериментов.