Древние языки обладают особой внутрен­ней глубиной, древние языки лаконичны: что­бы современным языком постараться адекват­но выразить некую реалию, нужно гораздо больше слов, чем в древнем языке, причем фраза, получаясь громоздкой и неуклюжей, всё равно остаётся обеднённой в семантичес­ком плане. Современный лексикон увеличил­ся за счёт варваризмов, которые приходят из других языков, а значит - связаны с мента­литетом других народов, а также с техникой и наукой, хотя, между прочим, в русском язы­ке существуют аналоги многих варваризмов, но о них как будто забывают.

Современное мышление аналитично, по­этому современные языки более приспособ­лены к такому же дробному и фрагментар­ному мышлению. Древнее мышление более синтетично, поэтому древние языки отли­чаются большей внутренней цельностью и глубиной выражения. Сохранить язык - это значит: сохранить способность не только знать историю, но также и говорить со своей историей на одном языке.

Кстати сказать, и язык древнего искус­ства - это, прежде всего, образное мышление. «Перевести» его на современный язык адекватно невозможно: всё равно что цвет­ную картину попробовать воссоздать про­стым карандашом.

Все сказанное в ещё большей степени относится к языку, употребляемому в Церк­ви. Замена литургического языка совре­менным языком будет означать реформу богослужения и дальнейшую десакрализацию Церкви. Нарушается автономия Церк­ви, которая имеет право осуществлять свою особую миссию в своих особых, традицион­ных формах, включая язык, календарь, ико­нопись и так далее. Сам ритм церковных гимнов изменится, когда будет изменен син­таксис древнего языка. Церковная гимнография - это особый вид священной поэзии, а поэзию адекватно перевести невозможно. То же будет и с литургикой - нам навяжут новый ритм и новое дыхание, которое будет иметь мало общего с ритмом молитвы.

Наша интеллигенция, напомним, воспи­тана на принципах эволюционизма и по­этому считает, что новое обязательно будет лучше старого: наша интеллигенция больше ломает, чем созидает. Нужно отметить, что призывы заменить древний язык совре­менным чаще всего исходят от людей, мало включённых в церковную жизнь; эти люди ещё сами не вошли в храм, а уже хотят ука­зывать, какой предмет там оставить, какой переменить, а какой вынести. Но любовь к переделкам, к модернизациям часто ока­зывается самым банальным хамством по отношению к собственной истории. Не­ужели ещё при нашей жизни мы услышим в православных храмах богослужение на языке эсперанто, богослужение, проводи­мое «во имя единства и прогресса»?!

Христос распялся за наши грехи. Мы не можем возложить ответственность за это злодеяние на какой-либо народ или сосло­вие. Христа распяли грехи всего человече­ства. Однако мы видим некоторую законо­мерность. Христа предала на смерть интел­лигенция: иудейская интеллигенция в лице её представителей - книжников, фарисе­ев и храмового жречества и языческая ин­теллигенция в лице прокуратора Иудеи - Понтия Пилата. Именно интеллигенция бросила ферменты зла в гущу народа, ко­торый в Иерусалиме кричал: распни, распни Его! (Лк.23,21), а на улицах Рима: «Christianos ad leonem!» («Христиан - ко льву!»). Последние дни земной жизни Спа­сителя сопровождает цепь предательств, но они повторялись и в последующем, они совершаются и в настоящее время.

Первое предательство - первосвящен­ника Каиафы, который заявил, что Хрис­тос губит народ и поэтому достоин смерти. Современные каиафы пытаются доказать, что Православие является преградой для цивилизации и прогресса, что оно способ­ствует косности и невежеству нации, что оно отрывает народ от культурных центров мира и ведёт страну к изоляционизму и застою, поэтому оно должно быть уничто­жено; их приговор, как перифраз слов Ка­иафы (Ин.11,50), звучит так: «Пусть лучше будет уничтожена Церковь, чем по­гибнет народ». Впрочем, некоторые каиафы предлагают не распятие Церкви путем гонений, а искажение её учения, тогда от Православия останется только одно имя. Лжемессий не распинают.

Второе предательство - это предательство. Он был рядом со Христом, слышал Его учение, видел знамения и чудеса, но не очистил свое сердце от страстей, не умерт­вил этих внутренних чудовищ, которые терзали его душу, поэтому потерял благо­дать апостольства и продал Христа.

Мир предлагает плату - возможность удовлетворить свои страсти, и человек, уже познавший христианство, меняет благо­дать на чувственные наслаждения. Это - тридцать сребреников, за которые Иуда продаёт Христа. Впрочем, не только чув­ственные наслаждения, но и тонкие душевные страсти могут сделать человека, одержи­мого ими, предателем Христа, предателем своей веры.

Затем следует предательство лжесвидете­лей, нанятых синедрионом, которые на суде у Анны (Ин.18,13-24) старались извра­тить слова Христа в угоду своим работода­телям. Сколько интеллигентов клеветало и клевещет на Церковь, извращая её учение, как по собственной неприязни к Правосла­вию, так и по «спецзаказу»! Это - лжесви­детели продолжающегося суда над Христом, который ведётся, тайно или явно, в течение двухтысячелетней истории Церкви.

Далее - предательство Пилата, который как судья должен был добиваться истины и судить по справедливости, но на самом деле боялся истины; Пилат спрашивает Христа и выходит из комнаты, не дождав­шись ответа. Истины для Пилата не суще­ствует, он скептик и агностик*.

* Агностицизм - учение о непознаваемости того, что находится за границами опыта.

Как часто люди, которые вроде бы явля­ются элитой народа, прячутся от истины под покровом философского агностицизма! Они говорят, что истина недоступна для челове­ка, хотя истина - рядом. Так Христос - Живая Истина - стоял перед Пилатом. Но эти люди не знают истины, потому что не хотят её знать. Место истины у Пилата зани­мали мощь Римской империи, воля цезаря и тому подобное. Если не существует истины, то справедливость и правосудие приносятся в жертву пользе: полезно убить Христа, что­бы успокоить толпу, полезно убить Христа, чтобы избежать возможного гнева цезаря. Здесь Пилат выступает как прагматик.

Итак, Пилат выходит из комнаты, не дождавшись ответа от Христа. Так поступают те, кто на словах спрашивают, что есть исти­на, но, не желая услышать ответа от Церк­ви, не желая вникнуть в суть Православия, отворачиваются от истины, как будто воп­рос уже решён. Предательство судьи - это страх перед цезарем. Пилат страшится че­ловека больше, чем Бога, и осуждает Не­винного на смерть. Так поступают те, кто из-за боязни князя этого мира страшат­ся жить наперекор стихиям мира, страшатся по-христиански мыслить и поступать, стра­шатся быть гонимыми. Они могут называть себя христианами, но не решаются быть ими на самом деле. Пилат отдаёт Христа на распятие. Так грешат те, кто заставляют молчать свою совесть и этим убивают и распинают Христа, мистически живущего после крещения в душе человека.